«... Не зная Вас, могу только в нескольких словах рассказать, какой уголок нашей страны больше всего понравился, пришелся по душе мне...
Это Алтай. В жизни не видел ничего более прекрасного. Я жил там в юности четыре года — и до сих пор (а мне седьмой десяток) вспоминаю это время, как чудный сон... Я бы выбрал Алтай.
Но, может быть, мы разное любим!»
13. 1. 58 г.
Так ответил Виталий Валентинович Бианки на письмо военнослужащего, содержавшее просьбу посоветовать, какое выбрать место для постоянного житья после армии.
Не знаю, последовал ли спросивший совету. Письмо-вопрос и ответ хранятся в архиве отца. Но мы все, близкие Виталия Валентиновича, не раз слышали от него восторженные отзывы об Алтае.
Вероятно, имело значение и то, что попал он на Алтай в 24 года, когда была, как он пишет в другом письме, «надо всем юность, уже зрелая, но еще полная сил и надежд. Размах был во всю вселенную...»
Даже в конце жизни, оглядываясь на прожитое, он выделял Алтай. А поездил он по стране порядочно: бывал неоднократно на Кавказе — первый раз с отцом и братьями в 1915 году, путешествовал в 30-м году через Тюмень, Тобольск — по Оби до самого устья. Бывал в Свердловске и Челябинске, жил в Уральске и на Каме. Многие годы летами выезжал в Новгородчину, очень ее любил, а детство и юность провел на южном берегу Финского залива.
Постоянным местом жительства был Петербург-Петроград-Ленинград. Родился в Петербурге. Младший сын в семье известного ученого-биолога.
Давно замечено, какой глубокий след на всю жизнь оставляют впечатления детства. Для Виталия Бианки, человека и писателя, детские годы определили очень многое. Там легко найти устремления, которые были развиты в дальнейшей жизни.
Еще совсем маленьким он четко ощущал, что жизнь каждый год распадается на две неравные части: одна проходит среди городских каменных громад, другая — в зелени трав и лесов. И всю взрослую, самостоятельную жизнь он поддерживает для себя это разделение года надвое. Весной его неудержимо, как перелетную птицу, тянет в дорогу. А зимой, в ноябре—декабре, до болезненности остро переживает нехватку солнечного света: портилось настроение, с трудом работал.
Семья Валентина Львовича, отца писателя, жила в центре Петербурга, на берегу Невы, в квартирном флигеле Академии Наук, т. е. во дворе здания Академии. Рядом — Зоологический музей, где работал Валентин Львович, рядом — филологическая гимназия и университет — там учились его сыновья.
Валентин Львович — биолог с широким диапазоном интересов, основная его специальность — птицы. Безусловная преданность Науке, служение ей отличали Валентина Львовича и привлекали к нему людей того же склада. Дом не был, что называется, открытым — гостеприимство хозяйки сдерживалось постоянной занятостью мужа и довольно ограниченными материальными возможностями. Несмотря на это, у Бианки бывало много людей и интереснейших. Путешественники, ученые, имена которых широко известны. В доме Бианки нашел понимание и поддержку Иван Дементьевич Черский, бывали соратник Пржевальского Петр Кузьмич Козлов, создатель этнографического музея Д. А. Клеменц, энтомолог А. П. Семенов-Тян-Шанский; близкий друг Валентина Львовича географ и зоолог Лев Семенович Берг, с Иваном Петровичем Павловым были знакомы семьями.
Старшие сыновья Валентина Львовича, Лев и Анатолий, унаследовали от отца любовь к строгому научному факту, успешно учились и стали впоследствии учеными. Виталий же отличался от братьев живым неустойчивым характером, повышенной восприимчивостью, голова его полна романтических фантазий — родился поэтом, как сказали бы в старину.
Виталий учился легко, но неприлежно и совсем не хотел заниматься тем, что его не интересовало. Постоянно его что-то отвлекает: то на уроке математики сочиняет стихи, весной и осенью все мысли его об охоте, летом — футбол. Однако из трех братьев именно Виталий с малых лет ходил в лес с отцом, брал от него наглядные уроки биологии. Перенял не только любовь к птицам, но и получил вкус к систематическому и вдумчивому их изучению.
В лесу, в поле, даже в городе — внимание его постоянно «включено»: там, где десятки людей проходят, не замечая пролетевшую птицу, спрятанное гнездо, крик тревоги или погони, Виталий Валентинович все примечает, отмечает и тщательно записывает. Живя подолгу вне города, он ведет постоянные и целенаправленные наблюдения за птицами. Это дало ему впоследствии возможность писать и художественные произведения, и научные работы. Естественно, что рассказы и даже сказки отличаются биологической достоверностью, а научные статьи — художественной образностью.
Много лет подряд, до 1915 года, семья В. Л. Бианки проводит каникулярное время в Лебяжьем на берегу Финского залива за Ораниенбаумом (теперь город Ломоносов). Там большие глухие леса, несколько деревень и сравнительно немного петербургских дачников — только любители природы и охоты. Там проходит Великий морской путь перелетных, весной и осенью птицы останавливаются отдыхать в камышах и на песчаных отмелях залива, на укромных лесных озерках. Валентин Львович проводит в Лебяжьем все свободное от службы время. Уходит в лес с ружьем и биноклем за будущими экспонатами музея: птицами, гнездами на ветках и в дуплах, яйцами. Знаменитый Петербургский Зоологический музей недавно переехал в здание бывшей таможни, после перестройки и ремонта там размещают старые витрины с экспонатами и зоогруппами, готовят новые. Валентин Львович предан своему музею, и вся семья живет этими интересами.
В городской квартире у Бианки — в аквариумах рыбы, в террариумах черепахи, змеи, ящерицы, в клетках и вольерах птицы. При переезде на лето всех их брали с собой: вызывали подводы из Лебяжьего и грузили вместе с другими вещами.
День отъезда в Лебяжье для Виталия всегда самый счастливый в году. Кроме встречи с природой, там его ожидали встречи с друзьями и товарищами, также приезжавшими с родителями из Петербурга на лето. С одними его объединяло общее увлечение охотой, с другими — футбол, с некоторыми — и то и другое. Дружеские связи со многими «лебяженцами» Виталий Валентинович сохранил на всю жизнь. «Соединение леса и моря, — писал впоследствии Виталий Валентинович о Лебяжьем, — дало поколение моряков, охотников, биологов, путешественников. Что посеешь в детстве, взрастишь в зрелые годы». Из лебяженцев кроме Бианки стали пнсателями-природоведами Григорий Рахманин и Алексей Ливеровский.
Поездки в Лебяжье окончились со смертью матери, Клары Андреевны.
в Артиллерийскую бригаду, формировавшуюся в Царском Селе (теперь город Пушкин). К этому времени он женат. Получив в Царском маленькую квартиру, они с женой переезжают туда. Вскоре батарея была отослана на Волгу. Отец и братья долго не получали от Виталия вестей.
В 1920 году простудился, заболел воспалением легких и скончался на руках у Анатолия Валентин Львович.
Уже после смерти отца от Виталия пришло известие — он на Алтае.
Военная часть, где он служил, вероятно, была расформирована, возможно, что он сам после Октябрьской революции счел себя демобилизованным. Во всяком случае, он с женой и недавно родившимся ребенком уезжает на Алтай. После долгих дорожных мытарств они в конце 1918 года попадают в Бийск.
Что привело именно в Бийск?
Различные жизненные обстоятельства диктовали «направление движения»; но вероятно повлияло и романтическое представление об Алтае, любовь, интерес к малоисследованной, дикой природе, ну и вполне житейское упование на более сытую жизнь.
В маленьком тихом Бийске много приезжих, которые надеялись здесь пережить «трудные времена». Наверно, в Бийске лучше, чем в других городах, но и в нем жизнь тогда была очень и очень нелегкая. И «хуже всего приезжим, у которых не было ни своего дома, хотя бы маленького, ни хозяйства, ни знакомых в деревне, где продуктов еще хватало» (из воспоминаний А. В. Квачевской).
Поселились в Заречье. И сразу же, еще не зная чем и как будут жить, Виталий Валентинович начинает вести орнитологический дневник: «... в сосняке около своего дома видел...» — привычка, воспитанная с детства. Знакомится с птицами Томской губернии по статьям Г. Э. Иогансена. Составляет список птиц с их латинскими, местными русскими и алтайскими названиями.
Вскоре в газете «Алтайский край» появляются его заметки: в феврале 1919 года — «Чем интересен Алтай зоологу», в марте — «Интересные явления из жизни местных птиц»; в апрельском номере журнала «Народные думы» напечатана статья «Что нужно знать сельскому хозяину о птицах».
Также благодаря местной газете мы знаем, что Виталий Валентинович собирался принять участие в научной экспедиции как орнитолог. Намечен был маршрут: Бийск—Алтайское—Онгудай—Чебит—Курай —р. Кубадру — р. Башкаус — р. Ятулаган — с. Улаган — р. Чулышман—Телецкое озеро—р. Бия. Всего 1000 верст. Но в конце марта эта же газета сообщила, что «ввиду мобилизации «лиц с образовательным цензом» большинство членов экскурсии-специалистов будут лишены возможности принять в ней участие. Сама экскурсия может не состояться, по крайней мере в намеченном масштабе». А 9 мая было сказано об окончательном варианте маршрута, и среди вновь перечисленных участников экспедиции нет студента-орнитолога В. В. Белянина и студента-геолога М. И. Донорского.
В. В. Белянин — это В. В. Бианки. Он сам перевел свою фамилию с итальянского на русский язык и сначала в Бийске был известен под фамилией Белянин.
Позже в краткой биографии он писал об этих днях:
«В Сибири в это время была власть Колчака; при ней я жил нелегально, переменив фамилию (Белянин). Весной 1919 г. был мобилизован в колчаковскую армию «нижним чином», скрыв, что имею офицерский чин. Назначенный писарем в парк полевого артиллерийского дивизиона в гор. Барнаул... способствовал бегству солдат, уничтожая их послужные списки и снабжая нужными документами. Летом 1919 года дивизион был отправлен на южноуральский фронт; не желая участвовать в боях против Красной Армии, я собрал небольшую группу солдат и бежал с ней через Тургайскую степь в г. Петропавловск, а затем на Алтай — к партизанам. При занятии города Бийска Красной Армией объявил свою настоящую фамилию». (В паспорте до конца жизни — «Бианки-Белянин».
С начала декабря 1919 года в Бийске советская власть.
«С 10 декабря товарищ Белянин-Бианки Виталий Валентинович служит в Бийском городском отделе народного образования, занимая должность инструктора по внешкольному образованию (специально по музейному делу)», — так говорилось в приказе. А с 5 апреля 1920 г. «назначен временно заведующим Бийским совмузеем с оставлением в прежней должности».
Для Виталия Валентиновича началась если не более спокойная, то более оседлая жизнь. Куда он мог приложить свои силы и знания? Как естественно было для него вести биологические и фенологические наблюдения, так же закономерен приход в краеведческий музей.
Состояние музея совершенно неудовлетворительно, вернее, его еще надо организовывать. «Бийский советский народный музей начал создаваться в январе 1920 года», — свидетельствуют его нынешние сотрудники.
С первых же дней советская власть старается поддержать культурно-просветительные учреждения. И даже организует новые. Появление в городе приезжей интеллигенции способствовало этому. С другой стороны — приезжих надо было как-то трудоустроить. Условия жизни становились все тяжелее. В Бийске свирепствовал тиф, обе его формы: сыпной и брюшной. И музею не повезло: не успел он получить заведующего — бывшего студента-геолога Михаила Ивановича Донорского (позже или тогда уже он взял фамилию жены — Крот), как тот тяжело заболел.
Помещение музею дали в центре города, против церкви у базарной площади (Советская улица, дом № 8). Занимал музей второй этаж каменного дома, конфискованного у богатого купца. «Дом был большой, недостроенный, с двумя выходами — парадным и черным. Отовсюду дуло. Окна были большие, плохо заделаны, полы не крашены... Внизу, в первом этаже, размещались какие-то склады. Если мне не изменяет память, было три большие комнаты, в которых находились неразобранные материалы и что-то вроде канцелярии», — так вспоминает в письме ко мне Евгения Григорьевна Лазарева, родственница первого директора музея, жившая с его семьей с начала 20-х годов в помещении музея. «Помню, — продолжает она, — в одной комнате стояло много неразобранной посуды китайского фарфора. Еще запомнились старинные рукописи, приказы. На нескольких я видела подпись «Екатерина II». Мы жили на кухне. Там стояла буржуйка, единственный источник тепла. Мерзли мы очень...»
14 апреля 1920 года музей был открыт для посетителей, «... дежурные были в пальто и с головами в шапках. Посетителей было порядочно». (Е. Г. Лазарева.)
Рассказывая о своих музейных сотрудниках в письме другу, Виталий Валентинович упоминает кроме М. И. Донорского (Крота) Александра Ивановича Аверина («Большой», «Старший»), преподававшего в гимназии, позже в школе, энтомолога Василия Егоровича Раевского и Александра Ивановича Иванова, тогда еще старшеклассника, большого любителя птиц, именуя его ласково «Сашуном» или «Александром Ивановичем Маленьким». Е. Г. Лазарева вспоминает, что ботаническим отделом музея заведовал А. А. Хребтов (преподавал в школе, позже был профессором на институтской кафедре растениеводства в Омске), а художественным отделом — Валентина Антоновна Сенгалевич, человек талантливый и хорошо образованный.
В музее в начале 20-го года Виталий Валентинович познакомился с человеком, который стал его ближайшим другом. Это Ганс Христианович Иогансен1. Конечно, они не могли там не встретиться: оба студенты-биологи, оба страстно любят птиц.
В октябре 1971 года Ганс Христианович был у нас дома в гостях и рассказывал об их первой встрече.
«... Я работал счетоводом в кооперативе (вообще-то был студентом второго курса Томского университета). Попал в Бийск. Зашел в краеведческий музей. Остановила внимание неправильная этикетка, неправильное название подвида птицы. Заведовал музеем тогда Донорский. Он мне сказал, что у них есть орнитолог Белянин, предложил его подождать. Нас познакомили. Я стал хвалить орнитолога Валентина Бианки, который никогда не ошибается (как, например, Сушкин и другие). Тогда мой новый знакомый сознался, что он сын Валентина Бианки и стал уговаривать остаться в Бииске.
На службе мне поставили условие, что я должен найти на свое место человека. В этой деревне была учительница, раньше работавшая счетоводом, она согласилась. Переехал в Бийск. Стал работать в музее. Я был еще студентом, Сашун еще школьником, он приходил в музей, я обучал его препарировать птиц.
Работал в музее недолго.
Осенью вернулся в Томск, т. к. вышло постановление о возможности студентам продолжать занятия. Доехать до Томска было очень трудно. Товарные вагоны переполнены. В одном оказалось свободнее: там лежал мертвец, люди боялись, а я доехал в этом вагоне.
Студенты жили очень плохо. Помещение не отапливалось, но так как пятеро в комнате, то нагревали дыханием...»
Позже Г. X. Иогансен стал профессором Томского университета; с 1928 по 1931 год работал на Командорах (по его дневникам написана у Бианки повесть «Страна зверей»); в середине 30-х годов уехал с дочерью, полуалтайкой, на родину отцов — он был датским подданным. Сибирью интересовался и очень ее любил. Стал известным орнитологом, несколько раз приезжал по приглашению в СССР на орнитологические конференции. Конечно, в Ленинграде навещал друга.
А тогда, в Бийске, в мае 20-го года, ездил на орнитологическую экскурсию вместе с Бианки, Авериным, Ивановым за 18 верст на заимку Хворова. В июне — на Угреневские согри, поросшие березняком болота в долине Бии, между рекой и ее высоким берегом.
Этим же летом Виталий Валентинович — уже без Иогансена — делает многочисленные, иногда многодневные, экскурсии: снова на Угреневские согри, по Бие и Оке на лодке до села Быстрый Исток, обратно через село Верх-Ануйское на лошадях, с учительским курсом на Канонерское озеро — и другие. Из экскурсий привозит птиц для коллекции музея и дневники наблюдений.
В августе 20-го года по настойчивому совету брата в Бийск приехал Анатолий Валентинович. С ним Екатерина Ивановна Федорова, вскоре ставшая его женой, и три ее сына. Это длинный и трудный путь из Петрограда — ради спасения от голода.
Анатолий Валентинович служил в Главной Геофизической обсерватории. По приезде в Бийск «я возобновил, — вспоминает он в письме, — действовавшую в царское время при одной из бийских школ метеостанцию, для которой горнаробраз отвел бесхозный тогда дом, ранее принадлежавший кладбищенскому священнику. Я был заведующим метеостанцией и наблюдателем, работал бесплатно, но и за дом ничего не платил. Разыскав некоторые из приборов бывшей станции в Бийске и получив недостающие из Петрограда, я нанял рабочих, которые помогли мне поставить мачту для флюгера и метеорологическую будку, и с начала лета 1921 года приступил к систематическим наблюдениям. Если в дневные часы я бывал в школе, где преподавал физику, срочные отчеты делала за меня жена».
К осени уехал в Томск Г. X. Иогансен, к которому Виталий Валентинович «не на шутку привязался». Все больше портятся отношения с женой, он все реже бывает в Заречье. Ночует часто прямо в музее — спит на снятой с петель двери. «Запутался я в разных передрягах, — пишет он Квачевской, — а изменить ничего не могу. Сегодня еще раз убедился, как сильно ненавижу я ложь... Кажется, я стал больше всего на свете ценить человеческую доброту».
Приезд брата, конечно, был большой радостью. Интересно было познакомиться с Екатериной Ивановной, умным, добрым и очень правдивым человеком. Самые лучшие отношения у них сохранились до конца ее жизни; она была общей для всех нас «тетей Катей».
С этого же года в жизнь Виталия Валентиновича вошли «школьные и литературные интересы и люди» — он начал преподавать в школе биологию. Гимназия была недавно реорганизована в школу 2-й ступени. Обучение — совместное девочек с мальчиками. Учителя все новые, и среди них — «молодой мужчина, высокий, красивый. Его зовут Виталий Валентинович Бианки, — так вспоминает одна из его бывших учениц.— Тогда у нас была лекционная система преподавания. Свои лекции по биологии Виталий Валентинович читал с воодушевлением, с большой любовью. Сначала он познакомил нас с гипотезами о космическом пространстве, потом с основными законами жизни на нашей планете. Он рассказывал нам понемногу обо всем, все о немногом. Мы получили от него любовь к природе, любовь к жизни».
Можно было бы привести еще много восторженных слов из воспоминаний учеников, которым он стал «старшим товарищем, большим другом». Активность учителя передавалась ученикам: начали издавать классный журнал, устраивали по воскресеньям литературные вечера. Организовали литературно-музыкально-драматический кружок и выработали его устав. Перед Новым годом силами учащихся была поставлена «Снегурочка». А время для школ было очень трудное: не было ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей, ни мела. Учителя на заработанные миллионы ничего не могли купить. Роптали на собраниях. Виталий же Валентинович жил как бы «над бытом» и увлекал за собою других.
Письмо от 27 января 21 года интересно процитировать почти полностью:
«... Ухожу из дому (живу сейчас у брата) с утра, прихожу к ночи и полночи еще занимаюсь. За полной невозможностью заниматься в музее совершенно забросил орнитологию и с головой ушел в школу. Школа моя считается лучшей в городе и одна из всех функционирует сейчас (остальные стоят из-за отсутствия дров и преподавателей). Удается поддерживать ее существование, лишь отдавая ей все свое время, что мы и делаем с Александром Ивановичем Большим (Аверин — Ел. Б.), Верой Николаевной (Клюжева — преподаватель французского и немецкого языков—Ел. Б.) и Анатолием Валентиновичем.
— Ел. Б.), кстати, он тоже в моей школе... в качестве ученика IV (старшей) группы.
Итак, музей прочно (до весны — это теперь ясно) закрыт. Обычная температура в нем — 18°R. Все мы работаем в школе, кроме Жука (энтомолог Василий Егорович Раевский — Ел. Б.), который служит... истопником в Омском Губисполкоме. Все «почасные» спецы музея, естественно, отпали. Нового в музее нет ничего за исключением еще пары моих книг (между прочим, атласа в 2-х томах описания Соломирского, — знаешь ли ты это издание?) и Cygnus cygnus2
В Питер я не уехал — не так-то просто.
В моей жизни (личной) произошел решительный переворот. Мне окончательно надоело быть «сплошным дилетантом» и бездельником; я твердо решил стать чем-нибудь в чем-нибудь. То, что я болтался, в значительной степени зависело от моих отношений с 3. Теперь эти отношения окончательно разорваны. Сейчас я на распутье.
Прежде всего мне необходимо хотя бы в одной сравнительно узкой области углубить свои познания, во всем весьма (как ты знаешь) поверхностные. Областью этой я намерен избрать узко — орнитологию (ибо люблю птах больше, чем могло тебе показаться), широко — биологию. В зависимости от этого определяется и моя жизненная программа. Так я себе представляю ее на ближайшее время: весну и лето постараюсь использовать для сбора орнитологического материала здесь где-нибудь. Осенью переберусь в Петроград. Только что получил письмо от старшего брата. Он принял от профессора Книповича заведование организованной им (братом) «Экскурсионной станции», где имеется целый ряд незаполненных по штату мест «препараторов» и «руководителей». И те и другие должны заполняться «ученой братией». Брат пишет, что оставил одно место «препаратора» и одно «руководителя» для меня. Спрашивает, не хочу ли я еще кого устроить туда».
Школьные и литературные интересы сблизили Виталия Валентиновича с новыми людьми, он нашел и тут будущих друзей. Некоторые учителя были ему хорошо знакомы, так как совмещали со школой работу в музее — это А. А. Хребтов, ботаник, и А. И. Аверин, преподававший историю искусств и политэкономию. Были старые, опытные преподаватели, были и сверстники Бианки, еще молодые люди, одни но призванию стали учителями, другие, как и он, попали в школу случайно.
писателей, потом вместе горячо обсуждали прочитанное.
Когда школа закрылась на лето, собирались у братьев Бианки дома, на горе, в конце Барнаульской улицы. На гору вела мимо кладбища большая деревянная лестница. Веранда дома утопала в сирени. Отсюда видны были далекие леса и еще более «далекие — как мечты — горы».
Ближе всего Бианки сошелся с Писаревичами, Павлом Фомичем, преподавателем словесности, как тогда называли, и Евдокией Викторовной — учителем математики. Молоденькая, семнадцатилетняя Александра Владимировна Квачевская (в кругу близких — Сандрочка) преподавала русский язык в неполной средней школе, литературу любила страстно (думаю, и теперь продолжает любить не меньше). Были постоянные участники литературных вечеров и среди старшеклассников: Галя Мышкина, Ольга Яхонтова, Женя Ерогова, Муза Латкина, застенчивый юноша — Александр Иванов.
Многие бийские дружеские связи оказались очень крепкими.
В этой же школе, на углу улицы Толстого и Екатерининского переулка, где Виталий Валентинович преподавал биологию и какое-то время был заведующим (слово «директор» ввели позже), он познакомился с Верой Николаевной Клюжевой.
уравновешенным характером. Дочь врача. Семья ее переехала из Самары в Бийск, где отцу, Николаю Семеновичу Клюжеву, обещали работу в загородном санатории. По приезде он работал врачом в городе, позже был заведующим здравотделом. Во время санитарного обследования заразился сыпным тифом и умер. Младшая дочь, Надежда, оканчивала в Томске медицинский институт и узнала о смерти отца, только вернувшись в Бийск. Ко времени встречи с Виталием Валентиновичем Вера Николаевна жила с матерью и младшим братом.
Трудно мне, их дочери, рассказывать о том, как познакомились и полюбили друг друга родители.
6 мая они регистрировали свой брак. 13-го, по настоянию матери, венчались, и позже отмечали эту дату как день свадьбы.
Был ли счастливым их брак? Да, был. Характеры разные, даже противоположные, но, возможно, именно это сделало их брак устойчивым; они всегда были нужны друг другу, безусловно во всем доверяли, вместе преодолевали явные и скрытые жизненные пороги.
В следующем учебном году Вера Николаевна не вернулась в школу и всю дальнейшую жизнь посвятила семье и, главное, мужу, ограждала его, как могла, от житейских забот.
«Эту зиму я посвятил изучению местных птиц. Между прочим, перебираю всю свою коллекцию, привожу все в идеальный порядок... В этой работе помогают мне разобраться А. И. Маленький, Верика (так Виталий Валентинович называл Веру Николаевну — Ел. Б.)...»
После окончания занятий в школе Бианки повел человек тридцать учеников в ночной поход на Кононажское озеро, верст за пятнадцать. Многие никогда не бывали ночью в лесу, и этот поход им врезался в память на всю жизнь. По дороге и у костра Виталий Валентинович, конечно, много рассказывал — это тоже запомнилось.
Думаю, что он не был учителем, который «научает видеть, не научив смотреть». Как говорил Бианки много позже на учительской конференции: «Тогда смотря, мы видим те признаки предмета, на которые нам указали. И обычно, научаясь предмет видеть, мы разучиваемся на него смотреть... Стоит только присмотреться к окружающему, задуматься над ним — и все вокруг окажется удивительным, загадочным, полным скрытого значения. И страстно захочется распутать непонятное, разведать неизвестное, понять тайное».
Правда, так говорил писатель и уже зрелый человек, а тогда повел молодежь в лес недоучившийся студент-биолог и просто делился всем, что знал, чему сам удивлялся и хотел бы разведать.
практикантки музея — все те же любознательные школьницы О. Яхонтова и Г. Мышкина.
«Маршрут экспедиции:
Бийск — с. Быстрый Исток (на пароходе) — Верх-Ануйское—Сычевка — Солоновка — Камышенка (последние 3 села линейкой к западу по самым горам) — Соловьиха (уже в горах) — Березовка на Ануе — Сибирячиха (тут семь дней стояли лагерем) — Калиниха — Курениха (здесь ездили в тайгу, клочок которой на горах остался) — М. Бещелак — Сваловка — ст. Чарышская — Березовка н/Чарыше — Сантелек и выселок его Усть-Мал. Татарка в 18 верстах от Коргона, в 1,5 верстах от р. Чарыш на горной речушке Малая Татарка.
Из-за болезни участников экспедиции застряли около Сантелека на 32 дня. Экскурсировали в окрестности и в следующие места:
1. Гора Подъемная и белок Балалайка.
3. Д. Коргон и д. Чечулиха.
4. Через эти деревни в Усть-Кумир, Талицу и 20 верст вверх по р. Кумиру. (Дивные места!)
Собрано 84 экземпляра птиц. Мало... очень неблагоприятные были условия: и линька, и охотничьих запасов мало, и ружье 12 калибра, и больны члены экспедиции (А. Ив. особенно) ... Много времени уходило на добывание пищи».
По возвращении из экспедиции Виталий Валентинович стремился уволиться из школы. Не хотел быть заведующим, ссылался на свое заявление, поданное перед отъездом.
— один вопрос о дровах чего стоил! Хотя лесов кругом много, заготовлять дрова было некому и не на чем вывозить: осенью лошади с телегами застревали в грязи. А Бианки был крайне непрактичен, отличался особым неумением — а, может быть, и нежеланием — устраивать, доставать, покупать, продавать, что-то организовывать не прямым путем. Никогда не умел для своего дома, так же, наверное, не умел и для своей школы, хоть и отдавал ей все силы.
С 1 октября Бианки утвержден преподавателем школы имени 3-го Коминтерна. Возглавлял школу Павел Фомич Писаревич. Виталий Валентинович вел уроки в двух старших — VII и IX группах. Уроков было мало. Школа помещалась на противоположной окраине города, Виталий Валентинович постоянно мерз. А лестница в 200 ступенек к домику на горе — в мороз, весной в оттепель, осенью в слякоть — была тоже не в радость. И дома вряд ли было тепло. Соединились три семьи — Клюжевы переселились в дом к Бианки — но хозяйничать в тех трудных условиях никто не умел. Достаточно рассказать, как выменяли на часы корову, а потом голодная, с отмороженным хвостом корова давала 1—2 стакана молока — новорожденному ребенку и то не хватало.
Но несмотря на мороз и все жизненные трудности, Виталий Валентинович продолжает увлекать учащихся и педагогов литературными вечерами. Январь 1922 года наполнен репетициями — готовили вечер памяти Александра Блока. (Блок был любимым поэтом Бианки, он постоянно его цитировал.)
Однажды устроили вечер в форме заседания кружка. Тема — оптимистическое и пессимистическое мировоззрения. Вечер понравился публике, и его вскоре повторили для сельских учителей. А Виталий Валентинович после генеральной репетиции писал А. В. Квачевской: «Только что вернулся домой... Для всех вечер еще впереди, но для меня он кончился сегодня... Каждым стихом, каждым словом я отдавал другим то самое лучшее, что мог отдать, «растворил свою жемчужину любви». Но я знаю, что все вернется снова...
... Боюсь поверить себе, но, наверно, я все-таки поэт. Влюбленный в этот прекрасный (и страшный) мир, но я хочу проникнуть во все его тайны...»
«... Подготавливаясь к переезду в Питер, мы (с Ал. Ив. Ивановым — Ел. Б.) составили каталог нашей коллекции шкурок с Алтая. Всех их вместе, конечно, с твоими сборами, немного. Меньше 400 штук (380 с чем-то).
Как видишь, если принять во внимание подробные орнитологические дневники за несколько лет и отмеченные в них 210 наблюдавшихся в данном районе видов птиц и 400 документов — шкурок, получается довольно-таки солидный материал для труда. Обрабатывать этот материал мы с Ал. Ив. едем в Питер.
Труд будет называться: «Материалы к познанию птиц Северного Алтая и прилегающей степи. Г. X. Иогансен, А. И. Иванов и В. В. Бианки». ... Мы соберем все литературные данные о птицах нашего района, обработаем наши дневники и коллекцию и напечатаем труд, который ляжет в основу нашего дальнейшего исследования Алтая. Этому можно и стоит посвятить несколько лет жизни».
Об этом, видимо, шла переписка и с Петроградом, так как в Бийский уездный отдел народного образования было направлено от Зоологического музея Российской Академии Наук отношение, датированное 12 апреля 1922 года, «с просьбой командировать в Петроград служащего в Бийском советском музее В. В. Бианки, который по поручению Зоологического музея собирал зоологическую коллекцию и должен представить отчет и сдать собранную коллекцию музею».
Наступает весна. «В ночь с 16 на 17 сломался лед на Бие. 17 апреля «отправилась» Бия (в городе в 11 часов утра)».
мандат, удостоверяющий, что он действительно является руководителем научной экспедиции в числе 4-х человек. Составляется «памятная записка», в которой уточняются взаимные обязательства. Бийуоно взялось снабдить экспедицию продовольствием, «подъемными деньгами в количестве 10 000 000 рублей, 8-ю пудами муки специально для приобретения пластинок и других фотографических принадлежностей с целью иллюстрации маршрута и работ экспедиции фотографическими снимками».
Участники экспедиции: В. В. Бианки, А. И. Иванов, М. И. Крот и Ан. Бианки — берут на себя труд геологических и ботанических сборов, а также позвоночных животных и насекомых. Заведующий Бийской метеостанцией А. В. Бианки должен обследовать работу мелких метеостанций в районе Телецкого озера и фотографировать. Хотели участвовать в экспедиции и практикантки музея — О. Яхонтова и Г. Мышкина, но денег на экспедицию дали слишком мало. Да еще специально было оговорено, что «коллектор Зоологического музея Российской Академии Наук В. В. Бианки в качестве такового обязан представлять свои сборы этому учреждению».
28 июня участники экспедиции начали свой путь через Ярки, Березовку, по Катуни до Улалы (ныне Горно-Алтайск). В Улале остановились в школе. Со 2 по 5 июля Виталий Валентинович с Ивановым ездили на перекладных лошадях по маршруту Ая — Верх-Ая — Бирюкса — село Алтайское — и обратно тем же путем. Из Улалы через горы перевалили на Телецкое озеро: через Карасук, Паспаул, Чою, Ускуч, Кабезень, аил Айлю.
«Здесь мы с Ал. Ив. и застряли, — пишет Виталий Валентинович Иогансену, — так как у нас испортились все ружья, а Толя (брат мой) с фотоаппаратом ездил на Чулышман». О М. И. Кроте Виталий Валентинович не упоминает, отношения между ними в то время несколько натянулись.
Анатолий Валентинович вспоминает, что «по Телецкому на лодках прошли до Чулышмана, поднялись по нему до Балыкчи, слазали на вершину горы и снова спустились к истоку Бии; там дождались сплава очередного плота и спустились на нем до Бийска».
— правда, через много лет. А брат его в маленькой записной кннжечке, сделанной из одной трети ученической тетрадки, наскоро записывает тут же в дороге: «Работник крестился. Сейчас же первый порог — Юртацкий. Толстые бревна плота затарахтели по камням, обдало водой». И о том, как устроен плот, что «вожак» у них на плоту, Егор Нефедыч Головачев, плавает 30 лет; и значение слов: «отурять», «греби», «щеки», «бом». О том, как, благодаря хладнокровию вожака, прекрасно прошли самый опасный порог «Пыжинский» и наткнулись на камни в «простом» месте из-за того, что телега на плоту помешала вожаку смотреть вперед, — и еще многие подробности спуска на плоту по Бие.
Вернулись 14 августа. Из письма к Иогансену: «... Мы это лето использовали для сборов нa Алтае. Работать было чрезвычайно трудно, пришлось и поголодать, а главное, порча ружей скоро прекратила возможность сборов... В этом году мы сделали около 700 верст по Алтаю...»
Экспедиции в горный Алтай, конечно, больше всего привлекали Виталия Валентиновича и запомнились на долгие годы. Однако, помимо всех трудностей, возникавших, так сказать, по ходу дела, было и недоброжелательное отношение некоторых лиц. В местной газете вскоре после выезда экспедиции была помещена анонимная заметка. В ней говорилось, что в этом году экспедиция очень хорошо снабжена деньгами, продуктами и прочим, но пользы от нее не будет никакой, только растрата народных денег и продовольствия.
Сразу же по возвращении из экспедиции оба брата Бианки стали готовиться к переезду в Петроград. Опять из письма к Иогансену: «... Я сейчас починю и продам свое ружье: как это ни больно, но это единственная возможность купить билеты до Питера... Едем в Питер настоящими пролетариями, т. е. без гроша в кармане и безо всякого имущества... Раньше, чем через месяц, мы будем уже в Питере».
В самом конце августа уезжает Анатолий Валентинович с семьей. Вскоре, получив увольнение в школе и в музее, Виталий Валентинович с женой, новорожденной дочерью и Александром Ивановичем Ивановым, который едет в Петроград учиться, возвращается на родину.
Так прошли четыре счастливых — отец всегда это подчеркивал — года на Алтае.
Петроград.
По приезде пришлось жить под городом, в Саблине. Заработки случайные — Виталий Валентинович печатает небольшие заметки в журналах — а на руках семья. Ни продолжать учиться в университете, ни устроиться работать в Зоологическом музее, как хотелось ему, не удалось.
В это время он пробует писать художественные произведения — книжки для детей. И уже через полгода больше не жалуется Гансу Христиановичу, что «приходится ставить крест на своей научной карьере», а говорит: «Я, брат, далек от науки. Искусство гораздо ближе мне. В скором времени выйдет моя первая книжка. Книжка для детей про птиц, про всякую лесную нечисть. Что поделаешь, брат: осознал, что всю долгую жизнь свою делал не то, к чему всегда чувствовал призвание... Люблю я птиц, люблю лес, но разве все мои «экспедиции» и «музеи» — это наука, а не чистая поэзия?..»
«Между прочим, музей наш, которым после заведовал Н-ий, наполовину расхищен. Н-ий сидит в тюрьме за кражу музейных экспонатов... О душе писать не буду. Есть кругом люди хорошие, но я ничему радоваться не могу: очень неудовлетворен собой. Да и то сказать: ведь целый год без охоты. Эх, встряхнуться бы хорошенько где-нибудь в тайге или на пролете!»
Наконец переехали в город, найдена подходящая квартира на 3-й линии Васильевского острова. Эту квартиру семья Виталия Валентиновича занимала до самой его смерти (июнь 1959 г.), живут в ней его внук с правнуком и сейчас.
Устроившись в городе, Виталий Валентинович каждую весну старается уехать в глушь, в деревню — поближе к лесу, воде, любимым птицам. В городе и особенно в деревне он много пишет. «Пытать, разведывать жизнь, разгадывать ее удивительные тайны — это только половина дела, — говорится в его рассказе «Чайки на взморье». — Другая в том, чтобы опыт свой, свои открытия — большие и маленькие — передать людям-братьям. Не в этом ли высшее на земле наслаждение!»
Несколько произведений В. В. Бианки относятся непосредственно к Алтаю. Вот к ним краткие комментарии:
«АСКЫР» — повесть, задумана еще в Бийске, там собирался необходимый материал. В первом издании было указано автором, что им «широко использованы материалы, собранные Саянской экспедицией под начальством старшего специалиста по промысловой охоте Д. К. Соловьева». Написан «Аскыр» в Уральске осенью 1926 года. В письмах того времени автор говорит: «Работаю много, необычайно много, но не могу сказать, что результаты меня удовлетворяют». Жалуется, что «Аскыр» туго идет, так как большой материал еще не переварен, и нервничает (пропущены сроки). «Не удовлетворяет меня в большой вещи и такая совершенно прямая линия фабулы (человек задумывает добыть зверя — преследует его через все препятствия — убивает, наконец)». Первое издание в ГИЗе (март 1927 г.) с рисунками В. Курдова. Переиздавался в сборнике «Рассказы об охоте»; в ' издании 1937 года автором была убрана вступительная глава, без нее печатается и позже. «Аскыр» наряду с «Лесной газетой», «Мурзуком» и другими произведениями В. Бианки был рекомендован программами I Наркомпроса в 1932 году в качестве учебного пособия.
«ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ» — рассказ написан 17 августа 1927 года. «Я жил тогда в маленьком провинциальном городке — и тосковал по лесу... Вспомнил Алтай... его дремучую тайгу, горы, изумительно метких охотников... их замечательные рассказы — ночью, у костерка. Испытываешь какое-то особенное, настороженное чувство, когда сидишь в ярко освещенном костром кругу, а оттуда, из черного-черного чрева таежной ночи, знаешь: следят за тобой чьи-то глаза. И — кто знает? — может быть, и человеческие». Автор называет «Последний выстрел» одним из наиболее удачных своих рассказов. Печатался рассказ в журналах, а в 1928 году вышел отдельным изданием в ГИЗе с рисунками Елены Морозовой. Постоянно переиздается.
«БУН» — рассказ написан в Уральске в октябре 1927 года. Издавался в журналах. В том же году «Бун» был принят редакцией ГИЗа в Москве, но комиссия Государственного ученого совета (ГУС), которая в то время рассматривала детские книги всех издательств, «усмотрела в моем рассказе «Бун», — пишет автор редактору, — мистику (!) и предлагает начало его изменить. В мистике не повинен ни сном, ни духом и ни на какие переделки не пойду». Рассказ был напечатан в 1929 году без изменений отдельным изданием в издательстве «Молодая гвардия» с рисунками Л. Бруни.
«РОКОВОЙ ЗВЕРЬ» — в дневнике писатель отметил, что рассказ написан одним напором 26 августа 1934 года. Впоследствии В. Бианки говорил, что медведей было не три, а пять. Но этот действительный случай настолько неправдоподобен, звучит «по-охотничьи», что пришлось сократить в рассказе количество медведей до трех. Напечатан в журнале «Еж» за январь 1935 года.
«КУВЫРК» — написан в июле 1944 года. Напечатан в 1953 году в сборнике с тем же названием.
«ОНА» — рассказ начат в июне 1941 года в д. Михеево Новгородской области. Только летом 44-го года писатель отмечает этот рассказ в числе законченных. Посылает на радио в 1946 году и читает в редакции журнала «Костер». Однако рассказ вызывает возражения. В. Биаики негодует в частном письме: «... как ничего я не могу сделать против своей совести, так ничего я не боюсь за сделанное на совесть... ну, как же я могу испугаться обвинений в какой-то «мистике», когда мистикой в моих рассказах и не пахнет, неоткуда мне ее взять». Позже рассказ неоднократно переиздавался в сборниках в разделе «Рассказы о тишине».
1
2 Лебедь - кликун.