• Приглашаем посетить наш сайт
    Гончаров (goncharov.lit-info.ru)
  • Прятки.
    Гоглюшка

    Гоглюшка

    Бианки В. В. Собрание сочинений: В 4-х т. Т. 1: Рассказы и сказки/ Вступ. ст. Гроденского Г.; Коммент. Бианки Е.; Рис. Чарушина Е. - Л: Дет. лит., 1972. - 399с.: ил., портр. – Рассказы и сказки.

    Водоплавающая птица — у той опять свои правила в прятки играть.

    Где по берегам треста или камыш растёт, — тут ей всё равно как в лесу. Без собаки тут охотнику, пожалуй, и делать нечего. В челне-то им тебя далеко видно и слышно. Разве уж сдуру какая утёнка к себе подпустит да из-под самого носа выскочит.

    Разговор про чистую воду. Тут птице либо улетать надо, не допустив охотника на выстрел, либо под воду уходить и так спасаться.

    А и есть же из них, из водоплавающих-то, мастера нырять, — диву даёшься!

    Живёт у нас по озёрам птица — чомга называется. Из гагар из мелких. Востроносенькая такая. Так та не то что сама, та и детей своих под воду берёт.

    Они у неё как из яйца, так уж и плавать могут.

    А устанут — матери на спину повылезут, — она их на себе катает.

    Попробуй догони её в лодке! Как приметит, что ты за ней, — сейчас дитёнков своих под крылья берёт, голову в воду — и нет её.

    Жди, где выйдет!

    Так с дитёнками в тресту и уйдёт.

    Нырковая утка — разные там чернушки, крохоля, турпан, морянка, гоголь — те тоже долго могут под водой жить: минуту, другую. А всё не так, как гагары да чомги.

    Ну, а в прятки тоже великие мастера играть, пусть хоть и на чистой воде.

    Повстречалась мне одна такая гоглюшка — я, старик, и то рот разинул.

    Втроём мы тот раз в лодке были: двое молодых охотников и я. Я на корме сидел, правил.

    Взяли мы несколько уток и уж хотели домой ехать. Да у тресты вылетела гоглюшка, — я её на лету и сбил.

    Сбить-то сбил, а поди её возьми на воде: нырять она и с подбитым крылом может.

    Молодых моих товарищей задор взял: как это упускать подранка! И началась у нас тут погоня.

    На Боровне это было, на озере. Плеса там широкие. Есть острова. Местами треста из воды поднимается.

    Ну, мы, конечное дело, отжимаем гоглюшку подальше от островов да от тресты — на середину плёса.

    А моя обязанность. — как она где вынырнет, сейчас лодку ставить так, чтобы тому с носу удобно стрелять было.

    Беда, до чего он хитёр, подраненный нырок! Вся-то гоглюшка нам и не показывалась: выставит из воды одну голову, наберёт полную грудь воздуха — и назад.

    Носовой в неё: бах! бах! — двустволка у него. Да куда там!

    Умудрись-ка попади ей в головёнку. Головёнка-то и вся меньше спичечного коробка.

    Он живо все свои последние патроны расстрелял, а гоглюшка по-прежнему нас по всему плёсу водит.

    Пересели: теперь тот, что в вёслах сидел, на носу устроился, — тоже он с двустволкой. А отстрелявшийся в вёсла сел.

    Опять пальба пошла: бах! бах! да бах! бах! — и всё мимо! А жара. У гребца рубаха к телу прилипла: взмок.

    И второй стрелок все свои патроны кончил.

    — Ну, теперь ты, — мне говорят.

    Думаю: «Ладно! Возьму пониже, покажу им, как стрелять-то надо».

    — Только, — им говорю, — я отсюдова, с кормы. Мне так сподручней.

    Приладился половчей, — как раз она тут и выскочила. И даже спинки маленько показала.

    Я приложился, под неё взял, — б-бах! Да сам видел: раньше выстрела она под воду ушла. Дробь так дорожкой и прошла над ней по воде.

    — Ах ты, шут!

    Скорей патрон переложил — и жду: где теперь объявится? И оба товарища глядят, с воды глаз не сводят.

    А вода — ну чистое зеркало! Ни морщинки нигде. Время-то уж подходило к полудню, ветерок улёгся.

    Глядим в шесть глаз.

    Проходит минута, другая, третья… Кто их знает, сколько их прошло: на часы-то ведь не глядели. А только и так понятно: что-то уж больно долго нет гоглюшки.

    А уж не показаться ей нам никак невозможно: по самой середине плёса мы… До любого берега или там тресты добрых полкилометра. Никакой гагаре не донырнуть. А у ней ещё крыло подбито.

    И кружим мы по плёсу, и кружим, — все глаза проглядели.

    Нет гоглюшки!

    Ещё время проходит, — её всё нет.

    Товарищи мои молчат.

    Потом один говорит:

    — Давай рассуждать спокойно.

    Первое: проглядеть её на такой глади мы, втроём, не могли? Не могли: раньше ведь каждый раз видели, как голову высовывала.

    Утонуть утка, живая или мёртвая, не может? Никогда не тонет. Разве камень ей на шею привязать. Так где ж она?

    Другой говорит:

    — Дело ясно: стреляли мы в неё, стреляли — и так дробью её начинили, что ко дну пошла. Дробь-то свинцовая — тяжелей камня.

    Посмеялись.

    — у меня в горле пересохло.

    — Вы, — товарищам говорю, — глаз с воды не спускайте. Я напьюсь только.

    Ружьё положил, сам через борт перегнулся.

    — Давай, — говорю, — ребятки, греби к берегу. Обманула нас гоглюшка — ушла от троих охотников. Так уж, значит, жить ей да жить.

    Куда там! Они, конечное дело, и слышать ничего не желают. Нам, говорят, стыд и срам подранка бросать. Да и нельзя так домой, не узнавши, куда она подевалась. Спать не будем от такого вопроса.

    Хватило у них терпенья ещё с полчаса дожидаться.

    Наконец, один и говорит:

    — Ну, — говорит, — если уж столько времени не показалась, — значит, ушла. А уж как ушла — совершенно даже непонятно.

    Меня смех разбирает, только виду не подаю.

    — А может, — говорю, — никуда не ушла? Может, ещё покараулить желаете?

    — Да нет, — говорят, — чего уж там.

    — Домой, куда же больше.

    — Так, — говорю, — охотнички дорогие. Выходит, с носом? Переглянулись между собой и в стороны глаза отвели.

    — Выходит, что так, — признались.

    — Ну, гребите.

    У берега подвёл я лодку прямо к тресте.

    — Ну, а теперь, — говорю, — глядите, как эта водоплавающая нас, умных, провела.

    Сейчас весло кладу, за борт свешиваюсь — и вот вам, пожалуйста: двумя руками поднимаю оттуда живую гоглюшку!

    У охотников моих глаза на лоб.

    — крыло у неё маленько только попорчено.

    — Ничего, — говорю, — срастётся, только крепче будет. Поживёт ещё, полетает. Нашего брата, охотника, не раз ещё в задор введёт.

    И пустил гоглюшку в тресту.

    Она — нырк! — и пропала.

    Товарищи мои:

    — Ахти! Ахти! Как можно такую добычу из рук выпускать?

    И за ружья.

    Забыли, что ружья-то у них пустые.

    Так и ушла гоглюшка в тресту.

    Навещал я её после — с неделю прожила тут, пока не зажило крыло.

    Сами скажите: ну как такую умницу не пожалеть было, не отпустить на вольную волюшку?

    Ведь пока мы её по всему плёсу искали, она сама к нам поднырнула, под бортом притулилась да вместе с нами и плавала. Куда мы, туда и она.

    — воды испить, — так бы нам и не догадаться, где она посреди озера от нас схоронилась.

    А и сказал бы кто, — не поверили б, пожалуй.