ЛЕСНАЯ ГАЗЕТА №9
МЕСЯЦ ЗИМНИХ ГОСТЕЙ (ТРЕТИЙ МЕСЯЦ ОСЕНИ)
С 21 НОЯБРЯ ПО 20 ДЕКАБРЯ
СОЛНЦЕ ВСТУПАЕТ В ЗНАК СТРЕЛЬЦА
СОДЕРЖАНИЕ № 9-го
ГОД — СОЛНЕЧНАЯ ПОЭМА: НОЯБРЬ
ЛЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Непонятное поведение. — Не быть лесу мёртвым. — Летающие цветы. — С севера. — С востока. — Пора спать. — Из дневника юнната: Последний полёт. Куница за белкой. — Заячьи хитрости. — Незваный гость-невидимка. — Кузница дятла. — Спроси у медведя. — Только по строгому плану.
КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
ГОРОДСКИЕ НОВОСТИ
Вороны и галки Василеостровского района. — Разведчики. — Избушка — кормушка-ловушка.
ОХОТА
Белкованье, — С топором. — За куницей. — Ночью и днём.
ТИР. Состязание девятое.
ОБЪЯВЛЕНИЯ: Остроглаз, испытание восьмое. — В помощь голодающим.
КЛУБ КОЛУМБОВ: месяц девятый.
Год, — солнечная поэма в 12-ти месяцах
—полузимник. Ноябрь — сентябрёв внук, октябрёв сын, декабрю родной брат: ноябрь с гвоздём, декабрь с мостом. Выезжает на пегой кобыле: то снег, то грязь, то грязь, то снег. Не велика у ноября кузница, а на всю Русь в ней оковы куются: ледостав уже на прудах и озёрах.
Третье своё дело завершает осень: раздев лес, сковав воду, прикрывает землю снежным покрывалом. Неуютно в лесу: исхлёстанные дождями, голые, чёрные стоят деревья. Блестит лёд на реке, — а поди сунься на него: треснет под ногой, и ты провалишься в ледяную воду. И на земле присыпанная снегом всякая зябь останавливается в росте.
Но это ещё не зима: только предзимье. Ещё нет-нет да выдается солнечный денёк. И ух ты, как обрадуется солнышку всё живое! Глядишь, там из-под корней вылезают чёрные комарики, мушки, взлетают в воздух. Тут под ногами расцвёл золотой одуванчик, золотая мать-и-мачеха — весенние цветки! Снег стаял... Но крепко-накрепко заснули деревья, замерли до весны, ничего не чувствуют.
Теперь начинается пора лесозаготовок.
Сегодня я, раскопав снег, проверила свои однолетники. Это травы, которым полагается прожить только одну весну, одно лето и одну осень.
Но я заметила нынче осенью, что не все они погибли. И вот даже сейчас, в декабре, многие еще зеленеют. Жива птичья гречишка. Это та деревенская травка, которая разрастается перед избами. У неё переплетающиеся лежачие стебельки (о них так безжалостно вытирают ноги), длинненькие листики и еле заметные розовые цветочки.
Жива и низенькая жгучая крапива. Летом терпеть её не можешь: все руки от неё в волдырях, когда полешь гряды. А сейчас, в декабре, и на неё посмотреть приятно.
И дымянка жива. Помните дымянку? Красивое маленькое растеньице с мелко-мелко рассечёнными листочками и длинненькими розовыми с тёмным кончиком цветочками. Вы её часто видели на огороде.
Все эти однолетние травки еще живы. Но, я знаю, весной их уже не будет. Какой же смысл в этой подснежной жизни?Как это можно объяснить? Не знаю. Это еще нужно узнать.
Н. Павлова
В лесу хозяйничает ледяной ветер. Скрипят и качаются ощипанные берёзы, осины, ольхи. Последние перелётные торопливо покидают родные места.
Еще не кончился отлёт наших летних птиц, а к нам уже прибыли зимние гости.
У каждого свой вкус и свои привычки: одни переселяются на зиму на Кавказ, в Закавказье, в Италию, в Египет, в Индию; другие предпочитают зимовать у нас в Ленинградской области. Им у нас и тепло и достаточно сытно зимой.
До чего сиротливо торчат чёрные сучья ольшаника! Ни листочка на ветвях, ни зелёной травки на земле. Усталое солнце едва выглянуло из серых туч.
И вдруг заиграли под ним на чёрном ольшанике весёлые пёстрые цветы. Необычайно крупные — белые, красные, зелёные, золотые. Они обсыпали чёрные ветви ольх, броскими пятнами запестрели на белой коре берёз, падают на землю, трепещут в воздухе яркими крыльями.
Перекликаются свирельным свистом. Переносятся с земли на ветви, с дерева на дерево, из леска в лесок. Кто они, откуда?
Это наши зимние гости — маленькие певчие птицы с далёкого севера. Тут и красногрудые, красноголовые маленькие чечётки, и дымчатые, с пятью красными пальчиками-перьями на крыльях хохлушки-свиристели, и малиновые щуры, и зелёные самки, красные самцы — клесты. Тут и золотисто-зелёные чижи, и желтопёрые щеглята, и толстые, с пышной ярко-красной грудью снегири. Наши чижи, щеглы и снегири передвинулись к югу, где потеплей. А эти гнездовали на севере. Там теперь такой мороз и стужа, что им у нас кажется тепло.
Чижи и чечётки занялись ольховыми и берёзовыми семенами. Свиристели, снегири — рябиной и другими ягодами. Крестоносые клесты — сосновыми и еловыми шишками. И все сыты.
Низенький ивняк неожиданно расцвёл пышными цветами белых роз. Белые розы порхают с куста на куст, крутятся на веточках, быстро перебирают стебельками-лапками с чёрными цепкими коготками. Трепет белых лепестков-крылышек, свист и лёгкие мелодичные голоса в воздухе.
Это синицы, белые лазоревки.
Они не с севера, они перебрались к нам через горный Урал с востока, из вьюжной, морозной Сибири. Там уже давно зима, и глубокий снег засыпал низкорослый тальник.
Сплошная серая туча надвинулась на солнце. С неба падает мокрый серый снег.
Сердито хрюкая, проковылял к себе в нору жирный барсук. Он недоволен: сыро в лесу, грязно. Пора поглубже под землю — в сухое, чистое песчаное логово. Пора спать заваливаться.
Маленькие всклокоченные лесные вороны —кукши — передрались в чаще. Мелькают мокрым пером цвета кофейной гущи. Орут резкими вороньими голосами.
Глухо каркнул с вершины старый ворон: завидел падаль вдали. Полетел, блестя лаком иссиня-чёрных крыльев.
Тихо в лесу. Серый снег тяжело падает на почерневшие деревья, на бурую землю. На земле гниёт лист.
Снег гуще, гуще. Пошёл большими хлопьями, засыпал чёрные сучья деревьев, покрыл землю...
Схваченные морозом, одна за другой замерзают реки нашей области: Волхов, Свирь, Нева. Наконец замёрз и Финский залив.
Из дневнина юнната
В последних числах ноября, когда намело уже порядком снега, вдруг повеяло теплом. Но таять еще не таяло.
Утром я пошла гулять и смотрю: всюду на снегу —на дороге в кустах, между деревьями — летят чёрные комарики. Полёт у них слабенький, беспомощный. Поднимутся откуда-то снизу, пролетят дугой, точно их ветром сносит, хотя совсем тихо, и приземлятся на снег как-то боком.
После полудня стало таять, снег падал с деревьев; поднимешь голову, — капнет тебе в глаз или обдаст лицо холодной мокрой пылью. И тут появилось откуда-то много-много маленьких мушек — тоже чёрных; я лётом таких комариков и мушек не видала. Мушки совсем весело летали, только низко — над самым снегом.
Лескор Верика
Прикочевало к нам в лес много белок.
На севере, где они жили, им шишек не хватало — неурожай там.
Расселись на соснах. Задними лапками держатся за сук, в передних — шишка. Грызут.
У одной шишка вывалилась из лап—и на землю, в снег. Белке шишки жалко стало. Зацокала сердито и с ветки на ветку, с ветки на ветку — вниз.
По земле прыг-скок, прыг-скок, — задними оттолкнётся, передними обопрётся, — скок-прыг.
Глядь, а в куче хвороста чья-то тёмная шерсть, быстрые глазки... Забыла белка и про шишку. На первое дерево скок — и вверх по стволу. А из хвороста — куница, да за ней. Быстро взобралась по стволу. Белка уже на конце ветки.
Куница по ветке, белка —прыг! — на другое дерево.
Куница собрала всё своё узкое змеиное тело в ком — спина дугой — и тоже прыгнула.
Белка по стволу бежит. Куница сзади по стволу бежит. Белка проворна, — куница ещё проворнее.
Белка добежала до макушки, — выше некуда, и деревьев рядом нет.
Куница настигает...
Белка с ветки на ветку — прыг вниз. Куница за ней.
Белка по самым кончикам ветвей, куница у ствола, где потолще. Прыг, прыг, прыг, прыг! — и вот последняя ветка.
Снизу земля, сверху куница.
Выбирать не приходится: скок на землю—и к другому дереву.
Ну, на земле белке с куницей не спорить. В три прыжка настигла, сбила с ног — и конец белке...
В деревне петух пропел — раз и два и три. Собака тявкнула.
Тут русак спохватился: надо в лес бежать, пока люди не встали. Кругом бело: рыжеватенькую его шкурку издалека видно. Позавидуешь беляку: он теперь весь белый.
А пороша за ночь выпала тёплая, печатная. Бежит русак, лапами на снегу печатает. От задних длинных ног след вытянутый, пяточкой; от коротких передних — кружочками. И так отчётливо в тёплой пороше каждый коготок виден, каждая царапинка.
Русак через поле, русак по лесу, а след за ним тянется. Русаку теперь бы под куст да соснуть часик-другой после сытного обеда. Да вот беда: куда ни спрячься — след выдаст.
Пустился русак на хитрости: стал свой след запутывать.
А в деревне уж люди проснулись. Вышел хозяин в сад — батюшки мои! — две лучших яблоньки ободраны! Глянул на снег и всё понял: заячьи следы под деревцами. Погрозил кулаком: погоди же! Шкурой ответишь за порчу.
Вернулся в избу, ружьё зарядил и с ним по снегу.
Вот здесь русак через плетень перемахнул, вот по полю бежал. В лесу след пошёл кружить по кустам. Этим не спасёшься: распутаем.
Вот первая петля: русак дал круг по кустам и пересёк свой же след.
Вот вторая.
Хозяин за ним по пятам, обе петли выкружил. Ружьё наготове.
Стой, что такое? След оборвался - кругом чистое место. Если бы заяц прыгнул, видно было бы.
Хозяин к следу нагнулся. Эге! Новая хитрость: русак повернулся и назад по своему следу пошёл. Лапка в лапку аккуратно ступал — не сразу и различишь „вздвойку" — двойной след.
Хозяин по следу назад. Шёл, шёл, — опять на поле вышел. Значит, проглядел; значит, там ещё какая-нибудь хитрость.
Вернулся, прошёл опять по „вздвой-ке". Ага, вот оно что: „вздвойка"-то скоро кончается, дальше след опять один тянется. Ищи, значит, „скидки" здесь — прыжка в сторону.
Ну, так и есть: прямо по следу русак через куст махнул — и в сторону. Опять след ровный. Оборвался. Новая „вздвойка" через куст — и дальше прыжками.
Теперь гляди в оба... Ещё одна „скидка". И лежит русак где-нибудь под кустом. Врёшь, не обманешь!
Русак, и правда, лежал близко.
Только не под кустом, где охотник думал, а под большой кучей валежника.
Поднял голову — шагают ноги в валенках. Чёрный ствол ружья к земле опущен.
Тихонько вылез русак из логова — и шасть за кучу. Белый куцый хвостик мелькнул в кустах — только его и видели.
Вернулся хозяин ни с чем домой.
К нам в лес прибыл ещё один ночной разбойник. Увидеть его очень трудно: ночью темно, а днем его не отличишь от снега. Он — житель полярных стран и одет под цвет вечных снегов севера. Речь идёт про белую полярную сову.
Ростом она почти с филина и силой немного уступает ему. Она ест больших и маленьких птиц, мышей, белок, зайцев.
В её родной тундре так холодно, что там почти все зверьки попрятались по норам, а птицы улетели.
Голод заставил белую сову отправиться в путешествие и поселиться у нас. Она не собирается возвращаться домой раньше весны.
У нас за огородом много старых осин и берёз да одна старая-престарая ёлка. На ней висело несколько шишек. Вот за этими шишками и прилетел пёстрый дятел. Дятел сел на ветку, сорвал одну шишку своим долгим носом и поскакал вверх по стволу. Он вторнул шишку в щербину и начал долбить её носом. Достав из шишки семечки, он столкнул её вниз и отправился за другой. В ту же щербину вторнул вторую шишку, потом третью — и так работал до темноты.
Лескор Л. Куборер
В защиту от студёных ветров медведь любит устраивать себе зимнее убежище — берлогу — в низких местах, даже в болотах, в частом ельничке. Но вот удивительно: если зима предстоит мягкая, будут оттепели, — все медведи непременно залягут на высоких местах, на пригорочках, на юру. Это проверено многими поколениями охотников.
Понятно: медведь боится оттепели. Ну как, в самом деле, среди зимы побегут ему под брюхо струйки растаявшего снега, а там вдруг опять хватит мороз, — обледенелый снег превратит мохнатую шкуру мишки в железные латы? Тут уж не до сна, — вскочишь, пойдешь шататься по всему лесу, чтобы хоть как-нибудь согреться!
А раз не спишь, двигаешься, расходуешь свои запасы сил, — значит, надо есть, подкрепляться. А есть-то медведю зимой в лесу нечего. Вот он, на тёплую-то зиму глядя, и выбирает себе для берлоги местечко повыше, где его не подмочит и в оттепель. Это-то нам понятно.
А вот откуда он знает, по каким таким своим медвежьим приметам чует, какая впереди будет зима — мягкая или жестокая? Почему всегда, еще с осени, безошибочно выбирает себе местечко для берлоги либо в болоте, либо на пригорышке? Это нам неизвестно.
Слазай в берлогу, спроси об этом у медведя.
„Лес-— бес, — говорили в старину на Руси. — Работать в лесу —видеть смерть на носу".
Богатырские силы нужны были человеку, чтобы целыми днями орудовать топором. Нужно было железное здоровье, чтобы в стужу, в метель работать днём в одной рубахе, а ночью спать, накрывшись тулупом, у чувала в курном зимовье или просто в шалаше.
А весной еще тяжелее была лесная страда.
Весь срубленный за зиму лес надо было выволочь, подвезти к берегу реки, дождаться, когда она вскроется ото льда, скатить в воду тяжёлые бревна, — вези на себе, матушка-река! А река известно куда течёт.
Куда повезёт — туда и спасибо... И по рекам строились города.
А в наше время?
А в наше время давно отжили, совершенно изменили свой смысл слова „лесоруб", „дровосек". Нам уже не нужен топор, чтобы подрубать огромные деревья, сечь с них сучья. Всё это делают за нас машины. Даже дороги в лесу они прокладывают, ровняют и вывозят по ним хлысты — деревья.
Вот гигантской силы лесной гусеничный трактор — бульдозер.
Повинуясь силе создавшего его человека, это тяжёлое стальное чудовище врезается в непроходимую чащу леса, валит перед собой вековые деревья, как траву. Оно с корнями легко выкорчёвывает и укладывает их по сторонам, разгребает валежник, ровняет землю — и дорога готова.
По ней прибегают на машинах подвижные электростанции. Рабочие берут в руки электропилы, подходят к деревьям, за ними змеятся одетые в резину электропровода. Острые стальные зубья электропил легко — как нож в масло — впиваются в крепкую древесину. Полуметровый ствол лесного великана электропила перегрызает в полминуты — тридцать секунд. А рос такой великан сто лет.
Когда на сто метров вокруг повален лес, машины везут электростанцию дальше, а на её место приходит мощный трелёвочный трактор. Он захватывает сразу несколько десятков хлыстов — не очищенных от сучьев деревьев — и волочит их к лесовозной дороге.
По ней большие лесовозные тягачи отвозят лес к узкоколейке. А там уж один человек — машинист — ведёт длинный состав платформ, гружённый тысячами кубометров древесины, к лесным складам у станции железной дороги или у реки. Тут их разделывают на брёвна, доски, баланс.
Так в наше время заготовленный при помощи машин лес попадает в самые отдалённые степные селения, города, фабрики — всюду, где он требуется.
Всякому ясно, что при такой могучей технике лес можно заготовлять только по очень строгому общегосударственному плану: иначе наша богатейшая лесная страна может неожиданно оказаться совсем без леса. Уничтожить лес при современной технике куда как просто, а вырастает он всё так же медленно: десятками лет.
Там, где лес снимают, у нас сейчас же сажают новые леса ценных пород деревьев.
Славно потрудились в этом году наши колхозники. Полуторатонные урожаи с гектара стали обычными для многих колхозов нашей области. Двухтонные урожаи тоже не редкость. А отличные звенья вырастили такой урожай, который передовикам даёт право на почётное звание Героя Социалистического Труда.
Страна чествует славных тружеников полей за их самоотверженный труд. Почётными званиями Героев Социалистического Труда, орденами и медалями отмечает она успехи колхозников.
Вот и зима пришла.
Кончились все полевые работы в колхозах.
— белковать ушёл. Много народу ушло на лесозаготовки.
Всё ближе, к избам жмутся стада серых куропаток.
Ребята бегают в школу. Днём ставят западёнки на птиц, катаются с горок на лыжах и санках. Вечером готовят уроки, читают.
Выпал сильный снег. Обнаружено, что мыши повели в нём подкоп к молодым деревцам нашего питомника. А мы их перехитрили: взяли да крепко-крепко утоптали снег вокруг каждого стволика. Вот они и не могут пробраться к деревцам. А которая выскочит наружу, ту в два счёта убивает мороз.
Ещё приходят к нам в сад вредители-зайцы. А мы и от них нашли защиту: обвязали все деревца соломой и колючими еловыми лапами.
Дима Бродов.
Можно ли прожить всю зиму в доме, который висит на волоске и качается от ветра? В доме, где нет никакого отопления, хотя стены его не толще листка бумаги?
Представьте себе, что можно! Мы видели много таких неблагоустроенных домов. Они свешивались на паутинках с веток яблонь и были сделаны из сухих листьев. Колхозники снимали их и уничтожали. Оказывается, жители этих домов — народ недобрый: вредители — гусеницы бабочки боярышницы. Оставь их зимовать, они весной погрызут у яблонь и почки, и цветки.
Из леса — беда, из леса и спасение!
Вчера ночью в колхозе „Светлый путь" было сделано покушение. Около полуночи во фруктовый сад забрался огромный заяц. Он покушался обглодать кору у молодых яблонь. Но стволы яблонь оказались колючими, как ёлки. После многих неудачных попыток заяц-бандит покинул фруктовый сад колхоза „Светлый путь" и скрылся в ближайшем лесу.
Колхозники предвидели нападение лесных бандитов на свой сад. Поэтому они нарубили еловых лапок и заранее обернули ими стволы своих яблонь.
В пригородном колхозе „Красное знамя" организуется звероводческая ферма. Вчера привезли партию черно-бурых лисиц. Встречать новых жителей колхоза собралась большая толпа. Прибежали и все дошкольники, которые уже умеют бегать.
Лисицы смотрели на собравшихся недоверчиво, боязливо. И только одна вдруг спокойно зевнула.
— Мама, — крикнул малыш в картузе поверх белого платка, — не надевай эту лису на шею: она кусается!
„Труженик" перебирают мелкий лук и корни сельдерея — тоже мелочь.
— Это корм для скота приготовляют; да, дедушка? — спросила внучка бригадира.
Бригадир засмеялся:
— Нет, внучка, не отгадала. Это мы сейчас в теплицы посадим — и лук, и сельдерей.
— А зачем? Чтобы они подросли и стали большие?
— Нет, внученька, чтобы они зелень нам дали. Будем и зимой посыпать картошку зелёным луком, будем есть во щах зелень сельдерея.
В прошлое воскресенье девятиклассник по прозвищу Мика —Верзила-Дерзила был в колхозе „Заря". Возле малины он повстречался с бригадиром Федосеичем.
— А что, дед, не замёрзнет ли у тебя малина? — спросил Мика так, как будто он был великим знатоком.
— Нет, — ответил Федосеич. — Она под снегом перезимует хорошо.
— Под снегом? Да ты, дед, в уме ли? — продолжал Мика — Верзила-Дерзила. — Ведь твоя малина-то выше меня. Неужели ты рассчитываешь на такой глубокий снег?
— Рассчитываю на обыкновенный,— ответил дед. — А вот скажи-ка мне, учёный человек:одеяло, которым ты накрываешься зимой, толщиной-то больше твоего роста, или поменьше?
— А при чём тут мой рост? — засмеялся Мика. — Ведь я одеялом-то накрываюсь лёжа. Понял, деда, лё-жа!
— А вот и малина моя накрывается снегом лёжа. Только ты, учёный человек, сам в постель ложишься, а малину-то я — дед — к земле пригибаю. Пригну куст к кусту, да и свяжу их друг с дружкой. Вот они и прилягут к земле.
— А ты, дед, умнее, чем я думал, — сказал Мика — Верзила-Дерзила.
— Беда только, что ты-то не умнее, чем я думал, а как раз такой, — ответил Федосеич.
Каждый день теперь можно встретить в колхозных амбарах ребят. Одни из них помогают сортировать зерно, которое весной будет посеяно на полях; другие работают в овощехранилищах, отбирая лучший картофель на семена.
Мальчики помогают на конюшне и в кузницах.
У многих ребят есть свои подшефные и в коровнике, и в свинарнике, и в крольчатнике, и в птичнике.
Председатель совета дружины Николай Ливанов
ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ ВОРОН И ГАЛОК ВАСИЛЕОСТРОВСКОГО РАЙОНА
Нева стала. Теперь ежедневно в 4 часа дня на льду ниже моста Лейтенанта Шмидта (против 8-й линии) слетаются вороны и галки Василеостровского района.
После шумных споров птицы делятся на стаи и отправляются на ночлег в сады Васильевского острова. Каждая стая ночует в своём излюбленном саду.
Кусты и деревья городских садов и кладбищ нуждаются в охране. Враги у них такие, с какими не справиться людям. Они так хитры, малы и незаметны, что садовникам не уследить за ними. Тут требуются специальные разведчики.
Отряды таких разведчиков можно видеть за работой у нас на кладбищах и в больших садах.
Предводителем у них — пёстрый дятел с красным околышем на шапке. У него нос, как пика. Он им пробивает насквозь кору. Он командует отрывисто и громко: кик! кик!
За ним летят разные синицы: гренадёрки в высоких остроконечных шапках, пухлячки, похожие на короткий гвоздь с толстой шляпкой, черномазые московки. Тут же в отряде пищухи в буреньких шинельках с носами-шильцами и поползень в голубом мундирчике, с белой грудью и острым, как кинжальчик, носом.
Дятел командует: кик! Поползень повторяет команду: твуть! Синицы отвечают: цик, цик, цик! — и весь отряд принимается за дело.
Разведчики быстро занимают стволы и ветви деревьев. Дятел долбит кору и острым, крепким, как игла, языком вытаскивает из неё короедов. Поползень кружит по стволу вниз головой и просовывает свой тонкий кинжальчик в каждую скважинку коры, где заметит какое-нибудь насекомое или его личинку. Пищухи бегут по стволу снизу и поддевают их своими кривыми шильцами. Весёлой ватагой крутятся на ветвях синицы. Они осмотрят каждую дырочку, каждую щёлочку, и ни одна крошечная зловредная личинка не ускользнёт от их быстрых глаз и проворных клювов.
Настаёт холодное и голодное время. Подумайте о наших чудесных маленьких друзьях — певчих птицах.
Если при доме, где вы живёте, есть сад или хоть палисадничек, вы легко можете привлечь к себе птиц, подкормить их в бескормицу, укрыть в стужу и бурю, предоставить им жилплощадь для гнёзд, а если захочется вам залучить ту или другую из этих славных певиц к себе в комнату, то можете тут же и поймать её. Для всего этого послужит вам избушка, рисунок которой мы помещаем в начале этой статейки.
Угощайте гостей в вашей бесплатной столовой на галерейке избушки конопляным семенем, ячменём, просом, хлебными и мясными крошками, несолёным салом, творогом, подсолнечным семенем. И если вы живёте даже в большом городе, на ваше угощение соберутся и в вашем помещении поселятся интереснейшие маленькие жильцы.
Вы можете провести тонкую проволочку или бечёвочку от опадной дверцы на галерейке к себе в форточку — и захлопывать её, когда вам надо.
Или — ещё интереснее! — электрифицировать западню.
Только не вздумайте ловить своих жильцов летом: погубите птенцов.
Велик ли зверёк белка?
А в нашем советском охотничьем хозяйстве она важнее всех других зверей. По всей стране ежегодно расходятся тысячи больших тюков с одними беличьими хвостами. Из пышных беличьих хвостов делают шапки, воротники, наушники и другие тёплые вещи.
Отдельно от хвостов идут шкурки. Из беличьих шкурок делают шубы и меховые пелерины. Делают красивые голубые женские шубки, очень лёгкие и тёплые.
„Белковать" отправляются охотники, как только выпадет первый снежок. Там, где белки много и охота на неё добычлива, белкуют даже старики и парнишки лет по двенадцати, по четырнадцати.
Целыми неделями живут охотники в лесу небольшими артелями или в одиночку. С утра до вечера бродят по снегу на коротких, широких лыжах, стреляют белок из ружья, ставят и осматривают плашки-ловушки.
Ночуют в землянках или в таких низеньких избушках, в которых и встать во весь рост нельзя,—в зимовьях, засыпанных снегом. Пищу готовят себе в чувалах — вроде каминов.
Первый товарищ охотника за белками — лайка. Без неё промышленник — как без глаз.
Лайка совсем особенная собака, наша северная собака, и нет ей равной в мире на зимней охоте в лесу, в тайге.
Лайка разыщет вам нору горностая, хорька, речной выдры, норки и задавит вам этих зверьков. Летом лайка выставит вам из камыша утку, из чащи — косача; она не боится воды, даже самой студёной, и сплавает за убитой уткой, когда по реке уже идёт сало. Осенью, зимой лайка поможет хозяину добыть глухаря и тетерева, которые в эту пору не выдерживают стойки легавой собаки: лайка сядет под деревом и будет на них тявкать — привлекать на себя всё их внимание.
С лайкой найдёте вы по черностопу и по белотропу сохатого и медведя.
И, если страшные звери нападут на вас, верный друг лайка не выдаст, вцепится в них сзади, даст время хозяину перезарядить ружьё, убить зверя, или сама погибнет. Но едва ли не всего удивительнее, что лайка помогает найти охотнику белку, куницу, соболя, рысь — зверей, живущих на деревьях. Никакая другая собака не может найти белку на дереве.
Идёте зимой или поздней осенью по еловому, сосновому, смешанному лесу. Тихо. Нигде ничто не шевельнётся, не мелькнёт, не пискнет. И кажется: кругом — пустыня, ни зверюшки нет. Мёртвая скука.
Но в тот же лес возьмите с собой лайку. Тут уж скучать вам не придётся. Лайка разыщет под корнями горностая, поднимет с лёжки беляка, мимоходом закусит лесной мышью и, как бы ни пряталась в густой хвое невидимка-белка, обнаружит её.
В самом деле, ведь собаки не летают и не лазают по деревьям, — как же может лайка найти белку, если воздушный зверёк случайно не спустится на землю?
Легавым, с которыми охотятся на дичь, гончим, которые находят по следу зверя, нужно для этого хорошее чутьё. Нос — главный, основной „рабочий инструмент" легавых и гончих. Собаки этих пород могут быть подслеповаты, могут быть совсем глухи — и всё-таки хорошо работать.
А у лайки должно быть сразу три „рабочих инструмента": тонкое чутьё, зоркие глаза и чуткие уши. И лайка действует всеми этими тремя инструментами сразу. Скорей это даже не инструменты, а три слуги лайки.
Стоит белке царапнуть когтем по суку — стоячие, всегда настороженные уши лайки уже шепчут хозяйке: „зверёк тут". Мелькнёт беличья лапка в хвое —глаза говорят лайке: „белка здесь". Ветерок донесёт книзу струйку беличьего запаха — нос докладывает лайке: „белка там".
И, обнаружив зверька на дереве с помощью этих своих трёх слуг, лайка преданно отдаёт хозяину-охотнику услуги своего четвёртого слуги — свой голос.
с того места, где скрылась белка, будет время от времени тявкать, держа ушки на макушке. И не уйдёт из-под дерева, пока хозяин не придёт или не отзовёт её.
Самая охота на белку совсем проста: зверёк найден лайкой, его внимание приковано к лайке, — охотнику остаётся только подойти без шума, не делая резких движений, да получше прицелиться.
Попасть в белку из дробовика —не штука. Но охотник-промышленник бьёт зверька пулькой да еще норовит непременно в голову, чтобы шкурку не попортить. Зимой белка крепка на рану: бить её надо наверняка. А то затаится в густой хвое — там и останется.
Ещё добывают белок плашками и другими ловушками.
Плашку устраивают так: берут две короткие толстые доски и укрепляют их между стволами деревьев; верхнюю доску удерживает от падения на нижнюю тонкая палочка с пахучей приманкой: поджаренным грибом или вяленой рыбой. Чуть белка потянет за приманку, доска упадёт и прихлопнет зверька.
При ружейной охоте на хищных пушных зверьков охотник орудует не столько ружьём, сколько топором.
Лайка чутьём находит хорька, горностая, ласку, норку или выдру в их норе. Выгнать зверька из норы — это уж дело охотника. И дело нелёгкое.
Хищные зверьки устраивают себе норки и в земле, и в куче камней, и под корнями деревьев. Почуяв опасность, они до последней крайности не покидают своего убежища. Приходится долго шуровать в норе щупом или пытнем — железной палкой — или даже руками разбирать камни, топором разрубать толстые корни, разбивать мёрзлую землю да выкуривать зверька дымом из норки.
— никуда не уйдёт: лайки не пустят, задавят.
Или пристрелит охотник.
(От нашего специального корреспондента)
Труднее добывать лесную куницу. Заметить место, где она поживилась зверьком или птицей, — не штука. Тут и снег примят и крови следы. А вот разыскать, где она спряталась после обеда, — для этого нужен очень зоркий глаз.
— как белка. И всё же за ней внизу остаётся след: обломанные сучки, шерстинка, шишки, хвоя, кусочки оторванной когтями коры падают с дерева на снег. По этим-то следам и определяет воздушный путь куницы опытный охотник. А путь бывает длинный — в несколько километров. Надо много внимания, чтобы ни разу не сбиться со следу, отыскать куницу по „рони".
Когда Сысой Сысоич в первый раз нашёл куньи следы, он был без собаки. Пошёл сам сослеживать куницу.
Долго шёл на лыжах. То уверенно пробегал десяток-другой метров—там, где зверь спускался на снег и оставил на нём отпечаток своих лап, — то едва двигался вперёд, зорко вглядываясь в чуть видные приметы пути воздушной путешественницы. И не раз в тот день вздохнул, что нет с ним его верной подруги — лайки.
Ночь настигла Сысой Сысоича в лесу.
Развёл маленький бородач в заветёрках костёр, вынул из-за пазухи краюху хлеба, сжевал её и — худо ли, хорошо ли — переспал длинную зимнюю ночь.
Охотник взвёл курки, взял ружьё в правую руку, левой поднял сук и стукнул им по стволу ели. Стукнул и бросил сук, поднял обеими руками ружьё, чтобы сразу выстрелить, как только куница выскочит.
Куница не выскочила.
Сысой Сысоич опять поднял сук. Стукнул по стволу сильней, потом ещё сильней.
Куница не показывалась.
„Эх, дрыхнет!-с досадой подумал про себя охотник. — Проснись, засоня!"
Да как застучит суком, —гул пошёл по лесу!
Куницы в дупле не оказалось.
Тут только догадался Сысой Сысоич осмотреть ель кругом.
Дерево было пустое внутри, и с другой стороны ствола был ещё выход из дупла, под сухой веткой. Снег с ветки был оббит: куница выскользнула из дупла с этой стороны ели и ушла на соседние деревья, заслонившись от глаз охотника толстым стволом. Делать нечего, пришлось Сысой Сысоичу дальше бежать догонять зверя.
Уже начало смеркаться, когда Сысой Сысоич напал на такой след, который ясно доказывал, что зверь не намного опередил своего преследователя. Охотник нашёл беличье гайно (гнездо), из которого куница выгнала белку. Легко было проследить, что хищник долго гнал свою жертву и настиг её, наконец, на земле: обессиленная белка, верно, не рассчитала своего прыжка, сорвалась с ветки, — тут куница и настигла её большими прыжками. Тут же, в снегу куница и пообедала.
Да, Сысой Сысоич верно шёл по следу. Но дальше преследовать зверя он не мог: он ничего не ел со вчерашнего дня, у него больше не было ни крошки хлеба, а тут еще ударил хороший морозец. Ночевать ещё ночь в лесу значило замёрзнуть.
Выругался Сысой Сысоич с великой досады и пошёл назад по своему же следу.
„Настиг бы зверя, — думал он про себя, — всего и дела было бы — один заряд выпустить".
С дерева посыпались сучья, мох и, опережая их, упала к ногам изумлённого Сысоя Сысоича извивающаяся в предсмертных судорогах тонкая пушистая куница.
Потом-то уж Сысой Сысоич узнал, что нередко бывает так: куница сцапает белку, съест, а потом заберётся в тёплое гнёздышко съеденной ею хозяйки, свернётся там и спит себе спокойно.
К половине декабря рыхлый снег по колено.
— и пропали.
Наступает ночь — безлунная, чёрная-чёрная.
На поляне, где исчезли тетерева, появляется Сысой Сысоич. В руках у него сачок и факел. Ярко вспыхивает просмолённая пакля, — и тьма шатром раздвигается в стороны.
Сысой Сысоич, насторожившись, подвигается вперёд.
Вдруг в двух шагах перед ним из-под снега вырывается косач. Яркое пламя слепит его, косач, как огромный чёрный жук, беспомощно кружится на месте. Охотник ловко накрывает его сачком.
А днём он стреляет их „с подъезда"—с саней.
Вот поди же: пешего человека сидящее по макушкам стадо ни за что не подпустит на ружейный выстрел, как ни таись. А сядь тот же охотник на дровни, езжай хоть с целым колхозным обозом,— те же тетерева и не подумают от него спасаться!
— Где раки зимуют?
2. — Что птицам страшнее — холод или голод зимы ?
3. — Если зайцы поздно начали белеть, какой ждать зимы — ранней или поздней ?
4. — Что такое „кузница дятла" ?
5. —Какой ночной хищник появляется у нас только зимой?
— Что такое „заячья скидка"?
7. —Где зимой и осенью спят вороны?
8. — Когда улетают от нас последние чайки и утки ?
9. — С какими птицами осенью и зимой водят компанию дятлы?
10. — Что называют следопыты „выволокой" ?
— Одинаковы ли глаза у кошки днём и ночью ?
12. — Что называют следопыты „вздвойкой" ?
13. — Что зовут следопыты „маликом" ?
14. —Какой зверь на зиму становится весь белый, кроме кончика хвоста ?
15. — Здесь нарисованы черепа травоядного и хищного зверя. Как различить их по зубам?
— Вез рук, без ног стучит, — в избу просится.
17. — Двое светят, четверо стелят, один спать ложится.
18. — В воде родится, а воды боится.
19. — Чернее сажи, белее снегу, выше дому, ниже травы.
20. — Идёт мужичище, несёт голенище, тягость — радость.
— Стоит копна посреди двора; спереди — вилы, сзади — метла.
22. — По земле ходит, неба не видит, ничего не болит, а всё стонет.
23. — Ни окошек, ни дверей, полна горница людей.
24. — Росло-повыросло, из куста повылезло, по рукам покатилось, на зубах очутилось.
под названием „КТО ЧТО ДЕЛАЛ?"
Тут на крыше кто-то крутился на одном месте. Кто и зачем?
Что что за ямки-лунки в снегу? Кто тут был-ночевал? Чьи остались следы и перышки?
Что случилось? Почему столько следов копыт и на сучьях чей-то рог?
СТРОЙ БЕСПЛАТНЫЕ СТОЛОВЫЕ ДЛЯ ПТИЦ
калины, просо, овёс, репейник.
Но лучше прикрепить к дереву бутылку с кормом, а под ней — дощечку.
Ещё лучше устроить в саду настоящий кормовой столик с крышей, чтобы снег не засыпал его.
Помни: настаёт тяжёлое время для маленьких наших друзей — птиц, голодное время, лютое время. Не жди весны, сейчас для них строй уютные, тёплые домишки — дуплянки, скворешни, сарайчики. Так поможешь им укрыться от губительной непогоды. Спасаясь от холодного ветра и снега, многие птички жмутся к людям, забираются на ночь под крышу, под крыльцо, а один крошечный крапивник ночует даже в почтовом ящике, прибитом на столбе среди деревни.
— Доклад: „Новые звери". — С Дальнего Востока. — Из истории Руси.— Переселенцы из Северной и из Южной Америк. — Для красоты. — Мечты и планы.
В октябре, на очередном собрании Клуба, Ля и Старый Морской Вовк сделали доклад на тему: „Наши новые звери".
— В наше время, — начал Вовк, — частенько в конфузное положение попадают старики-старожилы. Недавно произошёл такой случай..
Сидел на завалинке, грелся на солнышке дед, местный старожил. У нас в Ленинградской области он поселился ещё в те времена, когда область наша называлась Санкт-Петербургской губернией; тогда дед еще промышлял охотой и хорошо знал, какие у нас водятся звери. Вдруг бежит из лесу шумная ватага ребятишек.
— Деда! — кричат. — Глянь, какого мы зверя поймали!
И показывают ему совершенно незнакомого молодого зверька в пёстрой шкурке, с острой усатой мордочкой. Дед посмотрел и говорит:
— Собачонок это, щенок чей-нибудь. Ступайте узнайте, у кого такой породы собака, у дачников, — отдайте хозяевам.
— клясться, что в лесу нашли, в норе под корнями, что там ещё было таких щенят поболе десятка, да разбежались все. Дикий это.
Дед обиделся даже:
— Что я, зверей не знаю? Значит, беглая собачонка в лесу ощенилась, — только и всего! Раз не лисёнок, не барсучонок, не волчонок, — значит, собачонок. А диких собак у нас отродясь не водилось.
И прав был дед: именно что „отродясь не водилось". А теперь развелось. Водилась у нас дикая собачка за десять тысяч километров от наших мест, на другом краю нашей страны — на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае. Хорошая дикая собачка — ценный пушной зверёк, похожий на маленького американского медведика — енота. Так и называлась: енотовидная собака или уссурийский енот. В 1929 году наши охотоведы впервые попробовали переселить двадцать собачек с востока на запад. Опыт удался: зверьки прижились на новых местах. Тогда в 1934 году приступили к массовому расселению уссурийского енота, — и сейчас он отлично живёт больше чем в семидесяти областях нашей страны. Селится в светлых лесах, в кустарниках, в высоких травах, в тростниках. Ежегодно каждая пара приносит штук до пятнадцати щенков. На зиму —где сильные морозы — впадает в спячку в норах. И размножился всюду, где на него и разрешена охота.
Зверёк полезный не только своей шкуркой — она идёт на шубы, — но и тем, что поедает много мышей, полёвок и других грызунов. Один за ним грех: где тетеревиное, куропачье, утиное гнездо найдёт—разорит обязательно! Не любят его охотники...
Вот усвоил дед, что теперь у нас не только уничтожают испокон водившихся зверей, как уничтожили в нашей стране диких быков — тура и зубра, — но и переселяют к нам новых зверей — бац! — прибегают ребятишки с Чёрной речки и рассказывают о звере неслыханном. Поселилась парочка таких зверей на речке в лесу, землянку себе в берегу вырыли, крыша — бугром, твёрдая — не расковыряешь, а выход под воду. Развели там своих зверят, теперь с ними работают всей семьей. Сами деревья в лесу валят, сами их на брёвнышки перепиливают зубами, сами на себе в речку таскают, сами речку перегораживают — плотину строят! Ну, чисто инженеры! А видом из себя —как толстые собаки, шкура бура, а хвост кожаный, широкий, лопатой!Как плеснут хвостом по воде — за версту слыхать! Не выдержал тут дед.
— Вы что же, — говорит, — ребята, сказки мне рассказываете? Из ума, думаете, старик выжил? Думаете — необразованный старик, не знает, что такие звери были у нас при царе Горохе: в те времена, когда князь Владимир Мономах бил туров и вепрей, ловил бобров по рекам. Давно извели бобров в наших лесах. А вы что же, — хотите уверить меня, что бобра переселили к нам, как эту вашу дальневосточную псину?
Не знал дед, что не до конца все бобры были уничтожены в нашей стране, что кое-где до нашего времени сохранилось еще бобров общим счётом в разных местах меньше тысячи штук. После революции мы дали им размножиться в заповедниках и расселили в пятидесяти областях и краях.
Мною открытая на озере Прорва ондатра — большая североамериканская водяная крыса,—впервые выпущена у нас в 1929 году. Теперь она с невероятной быстротой сама расселилась и размножилась чуть не по всей нашей стране, уже с 1937 года включена в государственный план заготовок пушнины и даёт сорок процентов всех пушных шкурок в общесоюзных масштабах. И мясо её охотники едят да похваливают.
— нутрия — крупный грызун, образом жизни тоже земноводный, вроде ондатры, — попал к нам из Южной Америки и живёт в наших субтропиках. Длинные, жёсткие остевые волосы выщипываются из их шкурок, и нутрия идёт у нас обычно под названием обезьяньих шкурок. Последнее время мы успешно продвигаем нутрию и на север — уже до Ярославской, Омской и Курганской областей.
Смешной древесный медведик енот, на которого так похожа наша уссурийская собачка, благополучно прижился у нас на севере Кавказа и на юге Киргизской области. Если где-нибудь в лесу увидите небольшого серо-бурого чудака-мохнача, который поймает мышь, но есть её не станет, а пойдет сначала к речке, хорошенько выполощет её в чистой воде, а потом, позавтракав, залезет на дерево и заберётся там в дупло спать, знайте, что это и есть настоящий американский енот, или полоскун, — как его ещё зовут за то, что он всегда перед обедом взбалтывает мясо в воде.
Совсем уморительный зверёк с крошечными глазками, расплющенным посерёдке хвостом и длинным, очень подвижным хоботком, может встретиться вам в ближайшие годы где-нибудь на тихой речке, на старице. За животики возьметесь, увидев, как этот носатик поводит своим хоботом из стороны в сторону и уплетает улиток и пиявок. Зтот зверёк тоже почти совсем был уничтожен человеком, но мы успели спасти его последних потомков — и вот возрождаем. Зовут его выхухоль. Это большая водяная землеройка. Шкурка её идёт под котика.
В Крыму никогда не было белок. А лесов с орехами и шишками там сколько угодно. Вот мы взяли и переселили туда наших сибирских белок — и они отлично там зажили, кормясь орехами, семенами хвойных деревьев, желудями, дикими ягодами, грибами.
А в Сибири в древности не было нашего зайца-русака. А теперь — пожалуйста! — охоться на него не только в Западной, но даже и в Восточной Сибири: в Красноярской, Кемеровской, Иркутской областях! Там теперь новое жаркое в шубе бегает!
— Стой, Вовк! — прервала его вдруг Ля. — Об этом уж я скажу.
Видели вы когда-нибудь пятнистого оленя? На Дальнем Востоке у нас водится. Это сплошная красота! Глаза, как у мадонн Рафаэля, уши —цветы, точёные ножки, шёрстка вся в солнечных зайчиках, а у самца на голове вдобавок ещё чудесный костяной куст! Ну, не диво?..
Так вот это диво, чуть было совсем не уничтоженное в далёком Приморье, перевезли в наши заповедники, где не только запрещено на них охотиться, но где ещё и защищают их от главных их врагов — от волков. А недавно привезли их в подмосковные леса и парки. Для красоты! И всюду они живут и размножаются. Здорово!?
Все члены Клуба колумбов согласились, что здорово. И стали придумывать, каких ещё зверей они переселять будут, как это называется, акклиматизировать в нашей стране, когда кончат вузы и станут учёными.
— калана — камчатского бобра, или, вернее, морскую выдру. На всём земном шаре осталось несколько десятков штук каланов, на мысе Лопатке и на острове Медном. Каланы едят морских ежей, которых сколько угодно в Белом море. Пусть они, высунувшись по пояс из моря, нянчат, подбрасывают на руках своих млекопитающихся детёнышей.
Девочки дружно постановили разводить в наших степях красавиц газелей, а художница Си поклялась приучить к нашему климату длинношеюю жирафу.
Колк молчал, крепко о чём-то задумался. А когда его окликнули, встрепенулся и брякнул:
— А я поеду в Антарктику и переселю оттуда к нам в Арктику пингвинов.
Дружный хохот был ответом на его неожиданное выступление.
— Да ведь пингвины, как тебе известно, птицы. А мы о зверях.
Колк густо покраснел, рассердился и выпалил:
— Ну и что же, что птица! Еще лучше всякого зверя. И не летает, и птитёныши как в шерсти. Почему бы пингвинов не развести у нас в Северном Ледовитом? Наверное, приживутся! Пора и о птицах подумать, начать их акклиматизировать.
Колумбы согласились, что пора и что пингвинов очень надо бы попробовать поселить у нас где-нибудь на северных островах.
На этом собрание и кончилось.