ЛЕСНАЯ ГАЗЕТА №6
МЕСЯЦ СТАЙ (ТРЕТИЙ МЕСЯЦ ЛЕТА)
С 21 АВГУСТА ПО 20 СЕНТЯБРЯ
СОЛНЦЕ ВСТУПАЕТ В ЗНАК ДЕВЫ
СОДЕРЖАНИЕ № 6-го
ГОД — СОЛНЕЧНАЯ ПОЭМА: АВГУСТ
НОВЫЕ ЛЕСНЫЕ ОБЫЧАИ
Один за всех и все за одного. - Учебные площадки. — Кур-лы! Кур-лы! — Паучки-лётчики.
ЛЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Накрыли разбойника, — Земляника. —Медвежья болезнь. — Съедобные грибы. — Поганки. — Метелица. —Князёк.
ЗЕЛЁНЫЙ ДРУГ
ВОЙНА В ЛЕСУ
КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
ОХОТА
С сеттером и спаниэлями. — На уток. — Помощники. — На осинниках. — Нечестная игра.
ТИР. Состязание шестое.
ОБЪЯВЛЕНИЯ: Остроглаз,испытание шестое.
КЛУБ КОЛУМБОВ: месяц шестой.
Год — солнечная поэма в 12-ти месяиах
— зарнúк. Ночью беззвучно озаряют леса быстрые зарницы.
Последний раз летом луга меняют наряд: теперь он пёстрый, цветы по нему всё больше тёмные, — синие, лиловые. Начинает слабеть солнце Ярила, — надо собирать, хранить его прощальные лучи.
Поспевают крупные плоды: овощи, фрукты. Поспевают и поздние ягоды: малина, брусника; зреет клюква на болоте, на дереве — рябина.
Нарождаются старички — те, что не любят жаркого солнца, те, что прячутся от него в прохладной тени, — грибы.
А деревья перестают расти и толстеть.
Лесные ребятишки подросли и вылезли из гнёзд.
Птицы, что весной жили каждая пара на своём участке, кочуют теперь с ребятишками по всему лесу.
Лесные жители ходят в гости друг к другу.
Даже хищные звери и птицы не так строго охраняют свои охотничьи участки. Дичи везде много. На всех хватит.
Куница, хорёк, горностай бродят по всему лесу — и всюду им лёгкая пожива: глупые птенчики, неопытные зайчата, неосторожные мышата.
Певчие птицы сбиваются в стайки, странствуют по кустам и деревьям.
В стае свой обычай.
Обычай такой:
Кто первый увидал врага, должен пискнуть или свистнуть — предупредить всех, чтобы стая успела броситься врассыпную. Если один попал в беду, стая поднимает крик и гам на страх врагам.
Сто пар глаз и сто пар ушей сторожат врага, сто клювов готовы отразить нападение. Чем больше выводков примыкает к стае, тем лучше.
Для ребят в стае существует закон: во всём подражай старшим. Старшие спокойно клюют зёрнышки, — и ты клюй. Старшие головы подняли и не шевелятся, — и ты замри. Старшие наутёк, — и ты наутёк.
А у журавлей и тетеревов для молодёжи настоящие учебные площадки.
— в лесу. Соберутся молодые косачи и смотрят, что старый токовик станет делать.
Токовик забормочет, и молодые забормочут. Токовик чуффыкнет, и молодые зачуффыкают — тоненькими голосами.
Только теперь уж токовик не так бормочет, как весной. Весной бормотал: „Продам шубу, куплю балахон". А теперь: „Продам балахон, продам балахон, куплю шубу".
Молодые журавли прилетают на площадку отрядами. Учатся держаться на лету правильным строем — треугольником. Этому нужно выучиться, чтобы беречь силы при полёте на далёкие расстояния.
Первым в треугольнике летит самый сильный старый журавль. Ему, как передовому, труднее рассекать воздух.
Когда он устанет, он переходит в хвост отряда, а его место занимает другой, со свежими силами.
За передовыми — голова к хвосту, голова к хвосту, — в такт махая крыльями, летят молодые. Кто сильнее— впереди, послабее — сзади. Волны воздуха бегут от угла треугольника, — точно лодка носом режет воду.
— Слушай команду: прилетели!
Сели на землю один за другим. Тут — на площадке среди поля — молодые обучаются танцам, гимнастике: скачут, кружатся, выкидывают хитрые коленца в такт. И есть ещё упражнение, самое трудное: надо подбросить камешек и поймать его клювом.
Готовятся в далёкий путь...
Крыльев нет, — как полетишь?
А вот (надо же ухитриться!) превратились некоторые паучки в пилотов-воздухоплавателей.
Паучок из брюшка выпустит тонкую паутинку, зацепит её за куст,—-ветер её подхватит, туда-сюда рвёт, а разорвать не может: она крепкая, как шелковинка.
Паучок на земле сидит. Паутинка между землёй и веткой в воздухе вьётся. Паучок сидит и мотает паутинку. Сам опутается — весь как в шёлковом шарике, — а паутинку всё больше отпускает.
Паутинка становится всё длиннее— ветер её сильнее рвёт.
Паучок ногами за землю держится, крепко вцепился.
Раз, два, три! — пошёл паучок против ветра. Откусил прицепленный конец.
Рвануло порывом, оторвало паучка от земли.
Живей разматывай паутинку!
Поднимается воздушный шарик... Летим высоко над травой, над кустами.
Пилот глядит сверху: где бы спуститься?
Лес внизу, речка. Дальше, дальше!
Вот какой-то дворик, мухи вьются над кучей навоза. Стоп! Вниз!
Пилот паутинку под себя сматывает, катает лапками в шарик. Воздушный шарик всё ниже, ниже...
Готово: посадка!
Кончиком паутинки зацепился за травку, — приземлился!
Тут можно спокойно зажить своим домком.
Когда много таких паучков и их паутинок летает по воздуху, — а это бывает осенью в хорошую сухую погоду, — в деревнях говорят: настало „бабье лето". Серебрятся седые волосы осени...
Не в шутку,-—на самом деле съела.
Эту козу купил лесник, привёз к себе в лес и привязал на лужку на прикол. А ночью коза сорвалась и ушла.
Кругом лес, — куда девалась? Хорошо ещё, — волков близко нет.
Три дня искали, — не могли найти. На четвёртый день сама нашлась; пришла и—мэк! мэк! мэк! — здрассьте! Вот она — я!
А вечером прибегает лесник-сосед,— оказывается, на его участке коза все древесные посадки подчистила — целый лес съела.
Деревья, — пока они маленькие, — совсем беззащитные, их любая скотина может обидеть; выщиплет из земли и сжуёт.
Козе крошечные сосенки понравились. Они такие красивенькие на вид, — как пальмочки; тонюсенькая красная ножка и зелёная мягкая хвойка веером сверху. И, верно, показались очень вкусными козе.
Лескор Верика
Жёлтенькие пеночки стайкой кочевали по лесу. С дерева на дерево, с куста на куст. Каждое дерево, каждый куст облазят, обшарят снизу доверху. Где червячка, где жучка, бабочку найдут под листом, на коре, в скважине, — всё подберут, вытащат.
„Тюить! Тюить!" — тревожно писканула одна из птичек. Все сразу насторожились и увидели: внизу, прячась между корнями деревьев, то мелькая тёмной спиной, то исчезая в валежнике, крадётся хищный горностай. Его узкое тело извивается змеёй, злые глазки сверкают в тени, как искры.
„Тюить! Тюить!" — запищали со всех сторон, и вся стайка поспешно снялась с дерева.
Хорошо, когда светло. Кто-нибудь да заметит врага, и все спасутся. А ночью прикорнут птички под ветвями, спят. Но не спят враги. Бесшумно раздвигая воздух мягкими крыльями, подлетит сова, высмотрит— и цоп! Брызнут во все стороны перепуганные сонные малыши, а двое-трое из них бьются в железных крючьях разбойника. Плохо, когда темно!
С дерева на дерево, с куста на куст пробирается стайка всё дальше в глубь леса. Шмыгают лёгкие птички по всей листве, в самые таинственные уголки забираются.
В середине чащи — толстый пень. На пне — уродливый древесный гриб.
Одна пеночка подлетела совсем близко к нему; нет ли тут улиток?
Вдруг серые веки гриба медленно поднялись. Два круглых глаза зажглись под ними.
Только тут разглядела пеночка круглое, как у кошки, лицо и на нём хищно загнутый клюв.
Испуганно шарахнулась в сторону. „Тюить! Тюить!" — переполошилась стайка. Но никто не улетает. Все собираются вокруг страшного пня:
„Сова! Сова! Сова! На помощь! На помощь!"
Сова только сердито щёлкнула клювом: „Нашли-таки! Поспать не дадут хорошенько!"
А уж со всех сторон слетаются мелкие птахи на тревожный сигнал пеночек.
Накрыли разбойника!
Крошечные желтоголовые корольки спустились с высоких елей. Бойкие синицы выскочили из кустов и смело кинулись в атаку; так и вьются, так и кружат перед самым носом у совы, насмешливо кричат ей:
„Ну-ка, тронь, иу-ка, поймай, догони, схвати! Попробуй-ка при солнышке, подлая ночная разбойница!"
Сова только клювом щёлкает и хлопает глазами: днём что она может сделать?
— голубокрылых соек.
Перепугалась сова, взмахнула крыльями— и наутёк! Уноси ноги, пока цела; забьют сойки клювами.
Сойки за ней. Гнались, гнались, пока совсем из лесу не выгнали.
Будут эту ночь спокойно спать пеночки: после этакой трёпки сова не скоро решится вернуться на старое место.
На опушке леса алеет земляника. Красные ягоды земляники найдут и унесут птицы. Они посеют семена где-нибудь в отдалении. Но часть потомства земляники останется расти рядом с материнским растением.
Вот у этого кустика уже появились тонкие ползучие стебельки — плети. На верхушке плети — маленькое дочернее растеньице: розеточка листьев и зачатки корешков. А вот ещё.. Тут на одной и той же плети три розеточки. Первое растеньице уже укрепилось, а последнее — на верхушке — еще недоразвито. Плети ползут во все стороны от материнского растения. Надо поискать тут же, где трава пореже, материнское растение с прошлогодними дочерними. Вот хотя бы это: материнский кустик посередине, а дочернее вокруг него кругами, тремя кругами. И в каждом кругу по пяти растений.
Так вот, круг за кругом, земляника и занимает землю.
Н. Павлова
Вечером поздно возвращался охотник из леса в деревню. Дошёл до овсяного поля, глядит: что такое там, в овсе, тёмное ворочается?
Скотина разве забрела куда не следует?
Пригляделся — батюшки, медведь в овсе! Лежит на брюхе, передними лапами загрёб колосья в охапку, поджал под себя и сосёт. Развалился, посапывает от удовольствия; видно, по вкусу ему овсяное молочко.
У охотника пули с собою не случилось. Дробь одна мелкая (на птицу ходил). Да парень храбрый был.
„Эх, — думает, — была не была: пальну в воздух. Не давать же Топтыгину колхозников разорять. Если не ранить, он не тронет".
Приложился, — как бахнет над самым ухом зверя!
Мишка от неожиданности как подскочит! У края полосы тут хвороста куча была, — так мишка через неё птицей перемахнул.
Кубарем, через голову, — опять на ноги — и в лес без оглядки.
Посмеялся охотник над мишкиной храбростью и домой пошёл.
А наутро думает: „Дай погляжу, много ли Топтыгин овса намял на полосе?" Пришёл на место и видит: с перепугу у мишки живот расстроился— так след и тянется в лес. Пошёл по следу, — а медведь тут и лежит мёртвый.
После дождей опять пошли грибы.
Самый лучший гриб — это белый, который вырос в бору.
Белые грибы — боровики — толстенькие, плотные крепыши. Шляпки у них тёмно-каштановые. И пахнет от них как-то особенно приятно.
По лесным дорогам среди низенькой травки, иногда прямо в колее, растут масленики. Они хороши, когда еще молоды, похожи на клубочек.
Хороши, но уж очень слизкие, и всегда к ним что-нибудь прилипнет: то лист сухой, то травинки.
В том же бору на лужайках — рыжики. Очень рыжие эти боровые рыжики, издалека увидишь. И много же их тут! Старые чуть не с блюдечко, шляпки продырявлены червями, пластинки позеленели. Лучше всего средние, чуть побольше пятака. Эти крепкие, шляпка у них посередине вогнута, а по краям — подвернута.
Много грибов и в еловом лесу. И белые грибы растут под ёлками, и рыжики, но тут они другие, чем в бору. У белых грибов шляпка светлая, желтоватая, ножка тоньше и выше. А рыжики раскрашены уже совсем по-другому, чем в бору, — не рыжая у них сверху шляпка, а синевато-зеленоватая и по ней кружки, как на пне.
Под берёзками, осинами — свои грибы. Так и называются — берёзовики и подосиновики. Но берёзовик вырастет и вдали от берёзки, а уж подосиновик крепко связан с осиной. Он может расти только над её корнями. Красивый гриб подосиновик, стройный, аккуратненький; шляпка, ножка — всё точно выточено.
Н. Павлова
Поганок тоже после дождей развелось немало. У съедобных грибов главный—белый. У поганок — бледная поганка. Берегитесь её! В ней содержится самый сильный из всех грибных ядов. Съеденный кусочек бледной поганки — сильнее укуса змеи. Он смертелен. Редко кто выздоравливал, отравившись этим грибом.
По счастью, узнать бледную поганку нетрудно. От всех съедобных грибов она отличается тем, что ножка у неё будто вылезает из горлышка широкого горшочка. Говорят, бледную поганку можно спутать с шампиньоном (у обоих шляпки белые), но у шампиньона ножка как ножка, — никто не подумает, что она вставлена в горшочек.
Больше всего бледная поганка походит на мухомор. Её даже называют иногда белым мухомором.. И если нарисовать её карандашом, — не угадать, мухомор ли это или она. Так же, как у мухомора, на шляпке белые обрывочки, а на ножке — воротничок.
Есть ещё две опасные поганки, их можно принять за белый гриб. Называют эти ядовитые грибы: жёлчный и сатанинский.
Отличаются они от белого гриба тем, что у них нижняя сторона шляпки не белая или желтоватая, как у белого гриба, а розовая или даже красная. И потом, если разломить шляпку белого гриба, она останется белой, а разломленные шляпки жёлчного и сатанинского грибов вначале покраснеют, потом почернеют.
Н. Павлова
Вчера над озером у нас разыгралась метелица. Лёгкие белые хлопья носились в воздухе, опускались к воде, опять поднимались, кружились, сыпались с высоты. Небо было ясное. Солнце пекло. Жаркий воздух тихонько струился под его раскалёнными лучами; ветра и в помине не было. Но над озером бушевала метелица.
Странный это снег: он не тает под горячим солнцем, не сверкает искринками под его лучами; он тёплый и хрупкий.
Мы пошли посмотреть его, и, когда подошли к берегу, увидели, что это не снег совсем, а тысячи, тысячи маленьких крылатых насекомых — подёнок.
Вчера они вылетели из озера. Целых три года они жили в тёмной глубине. Они были тогда безобразными маленькими личинками и копошились в иле на дне озера.
Питались они гнилой, вонючей тиной и никогда не видели солнца.
Так прошло три года — целая тысяча дней.
И вот вчера личинки вылезли на берег, скинули с себя отвратительные шкурки-личины, расправили лёгкие крылышки, распустили хвосты — три тонкие длинные ниточки — и поднялись в воздух.
Один только день дан подёнкам, чтобы радоваться и плясать в воздухе. Поэтому и зовут их ещё однодневками.
Весь день они плясали в солнечных лучах, носились и кружились в воздухе, как лёгкие хлопья снега. Самочки опускались на воду и роняли в воду крошечные свои яички.
Потом, когда зашло солнце и настала ночь, мёртвые тельца однодневок усеяли берег и воду.
Из яичек подёнок выйдут личинки. И опять пройдёт тысяча дней в мутной глубине озера, пока не взлетят над водой весёлые крылатые однодневки.
На середину озера опустилась стая кряковых уток.
Следя за ними с берега, я с удивлением заметил среди однообразно-серых в летнем пере селезней и уток одну бросающегося в глаза светлого цвета. Она держалась в самой середине стаи.
Подняв бинокль, я хорошо рассмотрел её во всех подробностях. Вся она от клюва до хвоста была бледно-палевого цвета. Когда из-за тучи выходило яркое утреннее солнце, она вспыхивала вдруг нестерпимо яркой белизной, резко выделяясь среди своих тёмно-серых товарок. Во всём остальном она нисколько от них не отличалась.
За пятьдесят лет охоты я впервые видел перед собой утку-альбиноса, или, как альбиносов-птиц и зверей называет народ — князька. У этих животных не хватает пигмента — красящего вещества в крови; они родятся и остаются на всю жизнь совсем белыми, или только слегка окрашенными, — лишёнными столь спасительной в природе, так называемой „покровительственной" или „защитной" окраски, делающей их малозаметными там, где они живут.
Конечно, мне страстно захотелось добыть эту редчайшую птицу, каким-то чудом уцелевшую от когтей хищников. Но сейчас это было просто невозможно: стая уток для того и садится отдыхать на середину озера, чтобы к ним нельзя было подобраться на выстрел. И я совсем потерял покой: пришлось ждать случая, когда князёк попадётся мне где-нибудь у берега.
И такой случай подвернулся скорее, чем я ожидал.
Я шёл по берегу узмени — узкого залива озера. Вдруг из травы вырвалось несколько крякв и среди них — князёк. Я выстрелил в него навскидку. Но в самый момент выстрела одна из серых уток заслонила собой белую. И упала, сражённая моей дробью. А князёк умчался с остальными.
Была ли это случайность? Несомненно! Но я видел этого князька в то лето ещё несколько раз на середине озера и в заливах, но всегда в сопровождении нескольких уток,— как бы под их конвоем. И естественно, что дробь охотника невольно принимали на себя обыкновенные серые утки, а князёк под их защитой улетал цел и невредим.
Было это на озере Пирос — на самой границе Новгородской и Калининской областей.
В. Б.
Знаете ли вы, из каких древесных пород лучше всего создавать новые леса?
Мы узнали, что для этого выбраны 16 пород деревьев и 14 пород кустарников, которые рекомендуются для посадок в разных районах нашей Родины.
Самые главные породы деревьев и кустарников вот какие: дуб, тополь, ясень, берёза, вяз, клён, сосна, лиственница, эвкалипт, яблоня, груша, ива, рябина, акация, шиповник, смородина.
Это надо знать всем ребятам, чтобы всегда помнить, семена каких растений надо собирать для закладки лесных питомников.
Лескоры: Пётр Лавров,
Сергей Ларионов
Так много надо посадить деревьев и кустарников, что тут одними руками не обойдёшься.
На помощь пришли машины. Человек придумал и сделал всякие хитрые и умелые лесопосадочные машины, которые и семена могут садить, и саженцы, и даже большие деревья. Есть машины для посадки лесных полос, для облесения оврагов, для копки прудов, для подготовки почвы и даже для ухода за лесными питомниками.
У вас — ленинградцев — и рек много, и озёр, и прудов. И летом не так уж жарко. А у нас в Кримичанском районе было очень мало прудов, а озёр и совсем нет. Одна речка протекает, да и та летом высыхает так, что мы переходим её босиком, только немножко засучив штаны.
Наши колхозные сады и огороды очень страдали от засухи.
Только теперь они больше не будут страдать от безводья. Колхозники нашего района вырыли новое водохранилище, большущее озеро, ёмкостью в 5 миллионов кубометров.
Этого озера хватит и для орошения 500 гектаров наших огородов, и для разведения рыбы, и для разведения водоплавающей птицы!
Пионеры Кримичанского района
Днепропетровской области
Наш народ занят сейчас великим мирным трудом. Строят невиданные электростанции на Волге, Днепре и Аму-Дарье, соединена каналом Волга с Доном, выращивают лесные полосы, которые защитят поля от злых ветров пустыни. Все советские люди участвуют в строительстве коммунизма. Мы, пионеры и школьники, хотим помочь старшим в этом прекрасном деле. Каждый пионер помнит, что перед лицом товарищей обещал жить так, чтобы стать достойным гражданином своей Родины. А это значит, что наш долг — своими руками сделать то, что мы можем, для коммунизма.
Сотни тысяч молодых дубков, клёнов, ясеней выстроились вдоль Волги, пересекая степь от края до края. Сейчас деревца еще малы, они еще не окрепли, и у каждого из них много врагов: вредные насекомые, грызуны, сухие, горячие ветры.
Комсомольцы и пионеры нашей школы решили помочь защитить молодые деревца от врагов.
Мы знаем, что один скворец уничтожает за день 200 граммов саранчи. Эти птицы принесут большую пользу лесным полосам, если будут жить недалеко от них. Вместе с усть-курдюмскими и пристанскими пионерами мы смастерили и развесили возле молодых лесов 350 скворечников.
Большой вред молодым лесам приносят суслики и другие грызуны. Вместе с сельскими ребятами мы будем уничтожать сусликов: заливать их водой в норках, ловить капканами. Мы смастерим капканы для ловли грызунов.
Колхозы нашей области будут делать подсадку на полезащитных полосах. Для этого им понадобится много семян и саженцев. Мы соберем за лето 1000 килограммов семян. При усть-курдюмской и пристанской школах заложим питомники и вырастим для лесных полос саженцы дуба, клёна и других деревьев. Вместе с нашими сельскими друзьями мы организуем пионерские дозоры и будем охранять лесные полосы от пожаров, потрав и поломок.
Всё это, конечно, скромные пионерские дела. Но, если нашему примеру последуют другие пионеры и школьники Советского Союза, все вместе мы принесём большую пользу Родине.
Учащиеся 63-й мужской семилетней
школы гор. Саратова
Вот что узнали наши корреспонденты на четвёртой вырубке, где сведён был лес лет тридцать назад.
Когда слабые берёзки и осинки все погибли от рук своих сильных сестёр, в нижнем этаже рощи остались жить одни ёлки.
Пока они тихонько росли в тени, большие, сильные берёзы и осины не переставали пировать и драться наверху. Повторялась старая история: кто из них перерастал соседей, тот побеждал и безжалостно губил побеждённых.
Побеждённые засыхали и падали. Тогда через дыру в шатре ливнем врывался в подвал солнечный свет — прямо на головы молодым ёлкам.
Ёлки пугались его и заболевали.
Проходило время, пока они привыкали к потокам света.
Понемногу они поправлялись, сменяли на себе хвою. И тогда начинали так быстро подниматься вверх, что враги их не успевали заделать над ними продырявленный шатёр.
Тут-то обнаружилось, каких страшных врагов пустили жить в подвале у себя беспечные победители — осины и берёзы.
Наши корреспонденты своими глазами видели страшную рукопашную между врагами.
Подул крепкий, порывистый осенний ветер. Он привёл в сильное возбуждение все столпившиеся здесь лесные племена. И лиственные породы накинулись на ёлки. Они хлестали и били своих врагов руками-ветвями.
Даже робкие осины, что вечно дрожат и шепчут, бестолково размахивая ветвями, старались схватиться с тёмными елями, сломать их лапы.
Но осина —плохой боец. Гибкости в ней нет, и руки у неё ломкие. Крепким елям они не страшны.
Другое дело — берёзы. Это туготелые, сильные, гибкие деревья. Их упругие, пружинистые ветви-руки приходят в движение даже от небольшого ветра. А уж если берёза пришла в движение, — берегись всё кругом. Объятья её страшны.
Берёзы схватились с елями врукопашную. Они своими гибкими ветвями охлёстывали еловые лапы и секли хвою.
Где перехватит берёза еловую лапу, там у ели хвоя иссыхает. Где обовьет ствол, там у ели вся верхушка отсохнет.
От осины ель отбивается, от берёзы — не может. Сама-то ель — дерево твёрдое. Хоть трудно ломается, зато и не гнётся: она захлестывать своими прямыми лапами не может.
Чем кончится война между лесными племенами, наши корреспонденты увидеть в этом месте не могли: чтобы увидеть конец, надо было бы им жить здесь долгие годы. Поэтому они отправились искать такое место в лесу, где все бои между лесными породами кончились.
Где найдут такое, сообщат к следующему номеру.
Наша пионерская дружина включилась в работу по созданию новых лесов. Мы собираем семена древесных пород и сдаем их нашему колхозу и лесозащитной станции. У себя на пришкольном участке мы создали небольшой лесной питомник, в котором посадили дуб, клён, боярышник, берёзу, вяз. Семена мы собрали сами.
Пионеры: Галя Смирнова,
Нина Аркадиева
Решено ежегодно проводить Неделю сада в сёлах и городах нашей страны. В центральных и северных областях она будет проводиться в начале октября, а в южных районах — в начале ноября.
Первая Неделя сада была проведена в дни подготовки к празднованию тридцатой годовщины Октября. Тысячи вновь разбитых колхозных садов, миллионы плодовых деревьев, посаженных на усадьбах совхозов, МТС, школ, больниц, вдоль дорог и улиц, на приусадебных участках колхозников, рабочих и служащих, — вот какой прекрасный подарок ко дню великого праздника сделали стране юные лесоводы и садоводы.
А нынче к Неделе сада в государственных питомниках подготовлено более десяти миллионов саженцев яблонь, груш, огромное количество саженцев ягодных и декоративных растений. Сейчас самое время начать подготовку к закладке садов там, где их еще нет.
ТАСС
К концу подходит уборка урожая в наших колхозах. Самая жаркая пора работ сейчас на полях. Первое, самое лучшее зерно — государству. Каждый колхоз первым спешит сдать стране плоды трудов своих.
Колхозники сжали рожь — стали пшеницу жать; сжали пшеницу — принялись за ячмень; ячмень сжали — овёс жнут, а за овсом очередь пришла и гречихе.
Потянулись из колхозов к станциям железных дорог обозы с хлебом—-с новым колхозным урожаем.
А тракторы всё стучат в полях: озимые посеяли, теперь зябь пашут — поля для яровых посевов будущего лета.
Отошли все летние ягоды, но в садах поспели яблоки, груши, сливы, в лесу много грибов, а на моховых болотах краснеет клюква. Мальчишки в деревнях сшибают палками тяжёлые красные гроздья рябины.
Беда полевому петушку с куропаточкой и со всем их выводком; перебрались из озимых полей в яровые хлеба,— теперь из одного ярового поля в другое перелетай, перебегай.
Спрятались куропатки в картофельные поля. Там уж никто не тронет.
Но вот колхозники двинулись на картофельные поля — картошку копать. Пошли в ход картофелекопа-тельные машины. Ребятишки груды´ — костры — жгут, печечки в земле устраивают; тут же пекут и едят обугленные картошины. Лица у всех вымазанные, чёрные, — взглянуть страшно.
Побежали, полетели с картофельных полей серые куропатки. Наконец-то выросли у них птенцы. И уж охоту на них разрешили.
Надо где-то кормиться, прятаться,— а где? Все поля сжаты. Но тут оказалось, что озимая рожь порядочно уже подросла. Есть где кормиться и хорониться от зорких глаз охотников.
26 августа я возил сено. Вот еду и вижу: на куче хвороста сидит большая сова и так пронзительно смотрит сквозь этот хворост. Мне пришлось остановить коня и поинтересоваться этим делом: почему сова сидит вблизи меня и не улетает? Я слез с телеги и подошёл ближе, взял палку и бросил в сову. Сова улетела. Как только она улетела, из-под кучи хвороста вылетело несколько десятков мелких птичек. Они там хоронились от своего врага — совы.
Лескор Л. Борисов
На полях, где осталась только щетинка сухой соломы, притаились враги: сорные травы. Их семена приникли к земле, а под землёй спрятаны длинные корневища, Враги ждут весны. Весной, когда поле вспашут и на нём посадят картофель, сорняки вырастут и начнут его глушить.
Колхозники решили обмануть врагов. На поля пустили орудия, которые прорезают землю, — лущильники. Лущильники закопали семена сорняков и разрезали на кусочки корневища.
Сорняки решили, что пришла весна: тепло, земля рыхлая. Они и давай расти. Семена проросли. Дали ростки и кусочки корневищ. Поля зазеленели.
А колхозники смеются: обманули врагов! Сорняки взошли, а мы поздно осенью вспашем землю и перевернем их корнями вверх. Вот они зимой и замёрзнут. Не глушить вам, сорнякам, нашей картошки!
Лесные звери и птицы очень обеспокоены: на опушке появились люди и застилают землю сухими стебельками. Уж, наверно, это новомодные ловушки! Пришла погибель лесным жителям!
Но напрасна эта тревога: люди приехали с мирными намерениями. Это колхозники. Они расстилают по земле лён. Расстилают его тонким слоем, ровными дорожками. Лён останется здесь мокнуть под дождём и росой. После этого достать волокна из льняных стеблей будет уже нетрудно.
В колхозе „Первое Мая" у свиньи Душки появилось на свет двадцать шесть детишек. Да нынче, в феврале, её поздравляли с двенадцатью новорождёнными. Вот это так семейство! Ребят хоть отбавляй!
На огуречном поле всеобщее возмущение: „Зачем это колхозники повадились ходить к нам через день и забирают нашу зелёную молодёжь? — негодуют огуречные растения. — Дали бы ей спокойно созреть".
Но колхозники оставили немного огурцов на семена, а остальные продолжают собирать зелёными. Зелёные огурцы и сочны, и нежны, и вкусны, а созреют — станут несъедобными.
В лесах, на полянках и по дорогам появились рыжики и масляники. Рыжики хороши в сосняках: там они очень рыжие, низкие, плотные, крепкие, а шляпка у них вся разрисована кругами.
Ребята говорят, что такой фасон шляпы рыжик перенял от людей: шляпа у него вроде как плетёная из соломы.
А про масляника этого не скажешь. Ясно, что у людей он ничего похожего на свою шляпку увидеть не мог. Не то что мужчина, ни одна девушка, даже ради моды, не стала бы носить такой неприятной слизкой шляпки, как у масляника.
Стайка стрекоз прилетела на пасеку колхоза „Светлый Луч" поохотиться на пчёл. Стрекозы были неприятно удивлены: пчёл на пасеке не оказалось. Никто не предупредил стрекоз, что пчёлы со второй половины июля переехали в лес, в заросли цветущего вереска.
Там они приготовляют густой жёлтый вересковый мёд. А домой вернутся, когда вереск отцветёт.
(От нашего специального корреспондента)
Свежим августовским утром выходим мы с Сысой Сысоичем на охоту. С радости лают и прыгают на меня мои собачки, два спаниэля — Джим и Бой. Лада — большой красивый сеттер Сысой Сысоича — вскидывается передними лапами на плечи своему маленькому хозяину. Лизнула его в лицо.
— Цыц ты, баловница! — притворно сердито говорит Сысой Сысоич, утирая губы рукавом. — Куда?..
Но собаки уже умчались от нас по скошенному лугу. Гибкой машистой рысью стелет красавица Лада, мелькая белой с чёрным рубашкой за зелёными кустиками. Мои коротконожки с обиженным тявканьем стараются и не могут её догнать.
Подходим к кустарнику. Джим и Бой вернулись на мой свист, копошатся поблизости: обнюхивают каждый куст, каждую кочку. Впереди широким челноком снует Лада, мелькает то справа перед нами, то слева. И вдруг на всём бегу — стала.
Точно наткнулась на невидимую проволоку. Стала и замерла в той позе, в которой прервался бег: голова чуть повёрнута влево, гибко согнута спина, левая передняя нога поднята, пышный хвост — перо — вытянут. Не проволока, а струйка дичного запаха остановила её на бегу.
— Желаете? — предлагает Сысой Сысоич.
Я отказываюсь. Зову своих собачек и велю им лечь у моих ног: чтобы не помешали, не согнали бы дичь из-под стойки Лады.
Сысой Сысоич не спеша подходит к ней и останавливается. Снимает ружьё с плеча, взводит курки. И медлит посылать собаку вперёд: верно, как и я, любуется прекрасной картиной стойки, изящной позой, полной сдержанной страсти и напряжения.
— Вперёд, — наконец говорит Сысой Сысоич.
Лада не шелохнулась.
Знаю: тут есть выводок тетеревов. Сейчас Сысой Сысоич повторит приказание собаке, та шагнёт вперёд — и с треском вырвутся из куста большие рыжеватые птицы.
— Вперёд, Лада! — повторяет Сысой Сысоич, поднимая ружьё.
Лада быстро подаётся вперёд, бежит, делает полукруг и опять замирает на стойке, теперь у другого куста. Что там такое? Опять к ней подходит Сысой Сысоич, приказывает:
— Вперёд!
Лада прядает в куст, обегает его.
В воздухе за кустом беззвучно появляется рыжеватая небольшая птица. Она как-то неумело, уныло машет крыльями. Её длинные задние ноги висят позади, как перебитые.
Сысой Сысоич опускает ружьё и сердито отзывает Ладу.
Вот оно что: коростель, дергач!
Эта травяная птица, чей резкий, режущий слух, крик в лугах так мил охотнику по весне, ненавистна ему в сезон охоты: дергач не выдерживает стойки, незаметно в траве убегает от собаки, заставляет её срывать стойку.
Скоро мы расходимся с Сысой Сысоичем, условившись встретиться у лесных озёрок.
Я иду узкой зелёной долинкой ручья между лесистыми холмами. Кофейный Джим и трёхколерный — чёрно-бело-коричневый — его сынишка Бой бегут передо мной. Всё время надо быть наготове, следить глазами за тем и другим: спаниэли ведь не делают стойки, каджую минуту они могут поднять дичь. Они суются в каждый куст, исчезают в высокой траве, опять показываются. И безостановочно, быстро-быстро работает их „хвостовой винт" — движется коротенький обрубок хвоста.
Да, нельзя спаниэлю дать отрастить длинный хвост: сколько шуму он наделает, ударяя по траве и кустам; собачка весь его обобьёт, спустит с него шкуру о кусты. Хвост отрубают щенкам спаниэлям в трёхнедельном возрасте, — и он не растёт больше. Оставляют только такой кусочек, какой можно целиком забрать в руку: на тот случай, если спаниэль застрянет в болоте и его придётся вытаскивать за хвост. Слежу глазами за обеими собачками и сам не понимаю, как в то же время успеваю видеть всё кругом, замечать сотни красивых и удивительных вещей.
изогнулся ствол сосны, образовав что-то вроде гигантского стула. На этом стуле сидеть бы сказочному лешему, ан нет: там, на сиденье, в ямочке собралась вода, и возле неё трепещут бабочки.
Пьют... И у меня пересохло в горле. А у ног на широкой зелёной травке-манжетке блестит крупный, бесценный алмаз росы.
Наклониться осторожно — только бы не пролить,— сорвать складочками собранный листок манжетки с чистейшей в мире каплей, бережно собравшей в себе всю радость утреннего солнца.
Пушистый влажный листок касается губ, и холодноватая капелька скатывается на сухой язык.
Джим вдруг залаял: „Ах, ах! Хах-хах-хах-хах!" — и утоливший мою жажду листок, мгновенно забытый, летит на землю.
Джим, тявкая, бежит по самому берегу ручья. Ещё чаще, энергичней работает его „хвостовой винт".
Спешу к ручью, стараясь выйти на берег впереди собаки.
Но — не успел: с негромким лопотом крыльев вылетает за кудрявой ольхой невидимая птица.
Вот она свечкой поднимается за ольхой — большая кряковая утка. Я, взволновавшись, навскидку — без прицела—„бросаю выстрел" в неё сквозь листву. Утка падает назад в ручей. Всё это так быстро случилось, что мне кажется: я не стрелял — мыслью сразил её. Только подумал—она и упала.
Джим уже сплавал за ней, выносит добычу на берег. Не отряхиваясь, ни на миг не выпуская из пасти утки, — её длинная шея висит до земли, — подаёт мне в руки.
— Спасибо, старик, спасибо, дорогой! —Наклоняюсь его погладить.
А он уж отряхивается — и целое облачко брызг летит мне в лицо.
— Ах, невежа! Пошёл дальше!
Убежал.
Беру утку двумя пальцами за конец клюва, держу на весу. Ого! Клюв не ломается, всей тяжести её тела мало для этого. Значит, матёрая крякуша, не нынешней выводки.
Торопливо подвешиваю утку в торока на патронной сумке: мои пёсики опять уж тявкают впереди. Спешу к ним, на ходу перезаряжая ружьё.
Узкая долинка ручья здесь расширяется; болотце до склона холма, кочки, осока.
Джим и Бой снуют в траве. Что-то там у них?
Весь мир сразу сливается вот в этом небольшом болотце, и нет в сердце охотника других желаний, кроме одного: скорей увидеть, кого там зачуяли в траве собаки, какая дичь вылетит, — и не промазать по ней.
Коротконожки мои не видны в высокой осоке, однако то здесь, то там, как крылья, взмётываются их уши над травой: собачки делают „дозорные прыжки", — подскакивают, чтобы увидеть близкую дичь.
— звуком вроде того, что слышится, когда вырываешь сапог из болота, — срывается с кочек долгоносый бекас. Летит низко, быстрыми зигзагами.
Целюсь. Стреляю, — летит!
Делает широкий полукруг и, вытянув прямые ноги, опускается под кочку совсем близко от меня. Стоит, как шпагу опустив свой длинный прямой клюв к земле.
Мне совестно стрелять его так близко и сидячим.
Но Джим и Бой уж рядом. Опять поднимают его на крыло. Бью из левого ствола — опять промах!
Ах ты беда! Вот ведь: тридцать лет охочусь, сколько сот бекасов взял в своей жизни, а всё волнуюсь при взлёте дичи. Поторопился.
Ну, что поделаешь. Теперь надо идти поискать косачей, а то Сысой Сысоич только презрительно улыбнётся, разглядывая мою добычу: для городских охотников бекас — красная дичь, вкуснейшее блюдо, а деревенские его и за птицу не признают: птюшечка, мелюзга.
Сысой Сысоич уже третий раз стреляет где-то за горкой. Наверно, килограммов пять дичи настрелял, не меньше.
Перехожу ручей, лезу на кручу. Отсюда, с высоты, далеко видно на запад: там большая вырубка, за ней — овсы. Вон и Лада мелькает. А вон и сам Сысой Сысоич.
Ага! Стала Лада!
Сысой Сысоич подошёл. Вот стреляет: бумм, бумм!.. Дуплетом.
Идёт подбирать добычу.
Надо и мне не зевать.
Собачки убежали уже в чащу. Ну что ж, у меня такое правило: если в чаще мои пёсики, — я иду по просеке.
Просека широкая, — можно успеть выстрелить, пока птица будет перелетать её. Только бы сюда выставили.
Вот уже опередил собак. Что-то они там возятся? Косач, верно: заберётся в крепь и водит там собак за нос, — знаю его манеру.
Тра-та-та-та-та-та! — так и есть: косач взорвался, — чёрный, как обугленный. И дует прямо вдоль просеки.
Посылаю ему вдогон дуплет.
Свернул и исчез за высокими деревьями.
Призываю собак свистом, иду в лес, где скрылся косач. Ищу сам, ищут пёсики — нет нигде.
Эх, досада какая!.. Что за мазильный день! И не на ком сердца сорвать: ружьё хорошее, патроны сам набивал.
Попробую, — может, хоть на озерках повезёт.
Опять вхожу на просеку: по ней недалеко — с полкилометра—до озерка. Настроение вконец испорчено. А тут и псы куда-то пропали — не дозовёшься.
Вынырнул откуда-то Бой.
— Ты где был? Ты что думаешь: ты—охотник, а я так только — помощник твой, из ружья бахало? Так на, возьми ружьё, иди сам стреляй! Что? Не можешь? Ну, чего ложишься, лапы вверх? Извинения просит,— подумаешь! Слушаться надо. Вообще, дурацкие собачонки — спаниэли. То ли дело — легавая со стойкой.
Из-под Лады-то просто, я бы тоже ни разу не промазал. Дичь — как привязанная, — подумаешь какая трудность попасть!
Но впереди за стволами деревьев мелькнуло серебро озерка. Новых надежд исполнилось охотничье сердце.
— тростник. Бой уже плюхнул в воду, плывёт, раскачивая высокую зелень.
Тявкнул — и сразу же из тростника поднимается с кряканьем утка.
Мой выстрел настигает её над серединой озерка. Разом повисает длинная шея, утка с всплеском шлёпается в воду. Лежит брюхом вверх, судорожно перебирая в воздухе красными лапками.
Голова Боя плывёт к ней. Вот пёсик разевает рот, хочет схватить утку, но та неожиданно исчезает под водой.
Бой в недоумении: куда она делась? Кружит, кружит на месте,— утка не показывается.
Утка появляется на поверхности и медленно плывёт к берегу. Очень странно плывёт: боком, а голова — под водой.
Да ведь это Бой её несёт! За ней и не видно его головёнки. Вот здорово: нырнул, достал из-под воды!
— Дельно сработал, — раздаётся голос Сысой Сысоича. Он незаметно подошёл сзади.
Бой доплыл до кочек, вылез, положил утку — и отряхается.
— Бой, как не стыдно! Сейчас же подними и дай сюда.
Вот неслух: никакого внимания на мой крик!
Откуда ни возьмись — Джим. Подплыл к кочке, сердито рявкнул на сынишку, схватил утку и принёс мне.
Отряхнулся, умчался в кусты и — вот сюрприз! — несёт оттуда мёртвого косача.
Так вот где старик пропадал столько времени: разыскивал в лесу, — может быть, догонял по следу подбитого мною косача. Полкилометра тащил его за мной.
Старый, верный пёс! Одиннадцатый год ты служишь мне честно и старательно. Но едва ли не последнее лето ходишь со мной на охоту: короток собачий век. Наживу ли другого такого друга?
Эти мысли приходят мне в голову за чаем у костерка. Маленький Сысой Сысоич деловито развешивает свою добычу на ветках берёзы: два молодых тетерева, два тяжёлых молодых глухаря.
Три собаки сидят вокруг меня и жадно следят глазами за всеми моими движениями: не перепадёт ли и им кусочка?
Конечно, перепадёт: все трое работали на славу. Молодцы пёсики.
Хорошо!
Сысой Сысоич садится, рассеянно скручивает „козью ножку". Он задумался.
Чудесно: сейчас, значит, услышу ещё интересный случай из его охотничьей жизни.
Охота на выводки в разгаре. На какие только хитрости не пускается охотник, чтобы добыть осторожную птицу! Но и хитрости не помогут, если он прежде не узнает жизни и повадок дичи.
Охотники давно заметили: когда молодые поднимутся на крылья, утки выводками и целыми стаями делают в сутки два перелёта с места на место. Днём они спят и отдыхают, забравшись в густой камыш. Как только солнце сядет, они поднимаются из камышей и летят.
Охотник уже сторожит. Он знает, что они полетят в поля, и ждёт их. Он стоит на берегу, спрятавшись в кустах, лицом к воде и на заход.
Там, где зашло солнце, широкой полосой горит небо. Стайки уток чёрными силуэтами на светлой полосе. Они летят прямо на охотника. Ему удобно целиться. Не одну утку он вышибет из стаи внезапным выстрелом из-за кустов.
Он стреляет до полной темноты.
Утром они летят назад в камыши.
На пути их ждёт невидимый охотник. Он стоит теперь спиной к воде, лицом на восток.
И опять прямо „на штык" ему налетают утиные стаи.
— спасенье в лесу.
Щиплют ягоды.
Тетеревёнок заслышал шуршанье чьих-то шагов в траве. Поднял голову, — над травой висит страшная звериная морда. Мясистые губы отвисли, дрожат. Жадные глаза впились в припавшего к земле тетеревёнка.
Тетеревёнок сжался в упругий комок. Глаза в глаза: ждёт, что будет. Шевельнись только зверь — сильные крылья кинут в сторону птицу, — лови её в воздухе!
Медленно проходят мгновенья. Звериная морда всё висит над пригнувшимся тетеревёнком. Птица боится взлететь. Зверь не решается шевельнуться.
— Вперёд!
Кинулся зверь. С треском взлетел тетеревёнок —и стрелой в спасительный лес. Грохот, огонь, дым вылетает из лесу. Тетеревёнок кувырком летит на землю.
Охотник подбирает его и посылает собаку дальше:
— Тихо! Ищи, Лада, ищи...
Темно в высоком еловом лесу.
Тихо.
Солнце только еще опустилось в лес. Охотник медленно идёт меж молчаливых прямых стволов.
Впереди зашумело, точно внезапный ветер ворвался в листву: там впереди — осинник. Охотник стал. Тихо. Вот точно редкие, крупные капли дождя защёлкали по листьям.
Щёлк, щёлк. Кап, кап, кап...
— и смолкло. Ничего не разглядишь в густой листве. Охотник стоит, не двигается.
Кто из них терпеливее: тот, кто сидит там, на осинах, или этот, с ружьём притаившийся внизу? Долго молчал. Тишина. Потом опять: кап, кап, щёлк... Ага, вот и выдал себя! Чёрный сидит на ветке, щёлкает, отрывая клювом тонкие черенки осиновых листьев.
Тщательно выцеливает охотник. И неосторожный молодой глухарь тяжёлым комом летит вниз.
Это честная игра. Таится птица, крадётся охотник. Кто первый заметит? Чьё твёрже терпенье? Чей зорче глаз?
А вот
— Прр, пррр, пррр!
Из-под самых ног — восемь, десять — целый выводок рябчиков.
Не успел ружьё вскинуть, все уже расселись по густым еловым веткам.
Лучше и не старайся, не разглядывай, где сели: все глаза проглядишь — не увидишь.
Вынул из кармана дудилочку, продул,сел на пенёк, курки взвёл. Дудилочку к губам.
Игра начинается.
Молодые рябчики притаились, сидят крепко. Пока мать сигнала не подаст—„можно, мол", —не шелохнутся, не трепыхнутся. Каждый на своей ветке.
— Пи-и-ик! Пи-и-ик! Пик-тррр! — Пять, пять, пять тетеревей!
— Пи-и-ик — тррррр!.
Уверенно говорит мать:
— Можно, можно. Лети сюда.
Рябчонок бесшумно скользит с дерева на землю. Слушает, где голос матери.
— Пи-и-ик, трррр, тррр, — здесь, сюда, сюда!
Рябчонок выбегает на тропку.
— Пи-и-ик, тррр!
Вот где она: за ёлочкой, где пень.
Рябчонок бежит по тропке со всех ног — и прямо на охотника.
—и опять охотник берётся за дудилочку.
Свистит дудилочка тоненьким голосом матери:
— Пик-пик-пик-тррр! — Пять, пять, пять тетеревей!
И новый обманутый рябчонок послушно бежит навстречу смерти.
1. — Сколько весит рыба?
2. —Как узнаёт паук-крестовик, сидящий в засаде, что к нему в паутину попала добыча?
3. —Какие звери летают ?
4. — Что делают мелкие птички, когда днём заметят сову?
— По ножницам — зверь портной, по щетине — зверь чеботарь.
6. — Когда и как летают пауки ?
7.— У какого насекомого (взрослого) нет рта?
8. — Почему стрижи и ласточки в хорошую погоду летают высоко, а в сырую — над самой землёй ?
9. — Зачем куры перед дождём перебирают клювом перья ?
—Как узнать о приближении дождя, наблюдая муравейник ?
11.— Что ест коромысло (стрекоза)?
12. —Какой страшный хищный зверь падок до малины?
13.— Где летом лучше всего наблюдать следы птиц?
14. —Какого цвета самый крупный из наших дятлов?
— Что такое „чёртов табачок"?
16. — Серёдка на дворе, голова на столе, ноги на поле.
17. — Кожу носим, мясо бросим, голову съедим.
18. — Когда чёрен — куслив и задорен, а покраснеет — сейчас и присмиреет.
19. — Лежит мужичок в золотом кафтане, подпоясан поясом, встать не может, — люди поднимают.
— Я молча говорю издали с тобою.
21. — Никто не пугает, а вся дрожит.
22. — Что за трава, которую слепые знают ?
23.— Что в хлебе родится, а есть не годится?
24. — Выпуча глаза сидит, не по-русски говорит; родилась в воде, а живёт на земле.
Куда девались скворцы? Днём их еще видно иногда —в полях и на лугах. Но куда же они исчезают на ночь? Свои скворечники они покинули давно,—как только вылетели птенцы, — и больше сюда не возвращаются.
Редакция
Берём поручения — передать приветы читателей африканским львам, крокодилам, бегемотам, зебрам, страусам, жирафам, акулам.
Пролётные с Севера кулики, утки, чайки
Где тут стриж, где тут ласточки?
Сидишь где-нибудь на открытом месте — в поле, на холме, на обрыве у речки. Солнце высоко в небе. Перед тобой по земле, по песку или воде плывут, скользят тени пролетающих у тебя над головой хищных птиц.
Если у тебя глаз острый, намётанный, тебе и головы поднимать не надо: каждого хищника узнаешь по его тени, по тёмному его силуэту, скользящему по земле.
Тень птицы такого же примерно роста, но вся пошире, крылья толстые, хвост прямой (рис. 6). Кто летит?
Тень больше, крылья ещё толще, хвост веером и закруглён (рис. 7). Это кто?
Тоже большая тень, крылья круто изогнуты, хвост на конце с выемкой (рис. 8). Это кто?
Тень ещё больше, крылья углом и будто вырезанные на конце, хвост прямоугольный (рис. 9). Кто?
Назови, какие здесь нарисованы грибы.
— Из шалашек. — Путники издалека.— Флот. — На необитаемом острове. — Плавучая Америка. —Американский житель. — Прощание.
„Земля Неведомая" делалась всё более удивительной и загадочной. Кукид открывал перед юнестами совершенно новые, неведомые возможности. Таинственное дерево алейна — переселенец из неизвестных стран, взять листья которого до сих пор так и не собрался тяжёлый на подъём Паф,— осталось не определённым. Таинственный подземный ход, куда так неожиданно провалились Ми, Колк и Си, так и остался загадкой: кто, когда, зачем его вырыл? А в последние дни охотники Колк и Вовк начали приносить таких крылатых-пернатых, которые никак не могли быть сочтены за туземцев „Земли Неведомой".
С самого начала охоты Колк и Вовк устроили себе на берегу озера Прорвы из камыша и веток шалашки; Колк — на одном берегу залива, Вовк —на другом. С рассвета до обеда —полную упряжку — как называют эти часы новгородцы, просиживали юнесты с ружьём и биноклем в своих шалашках, а Колк часто ещё и вторую упряжку, — с обеда до захода солнца. Много любопытного наблюдали охотники, скрытые от зорких птичьих глаз.
Первой обычно появлялась на берегу ночевавшая в лесу серая цапля. Махая круглыми, будто из тряпок сделанными, медленными крыльями, она снижалась, выпускала свои прямые длинные ноги и, не спеша, приземлялась. Расхаживая по самой кромке берега и оставляя на сыром песке большие следы трёхперстых лап, она внимательно обследовала мелкую у берега воду. Миг —и её клюв-кинжал молниеносно разил зазевавшуюся лягушку, длинная шея поднималась к небесам, словно благодаря их за вкусное угощение, — и судорожно дрыгающие ножки лягушонка исчезали в глотке большой сутулой птицы. Спокойным, размеренным шагом цапля отправлялась дальше по берегу, — и не раз случалось, что проходила так близко от притаившегося в шалашке охотника, что он мог бы достать её стволами своего молчаливого ружья.
Прилетали, снижались, опускаясь на гузку, поблескивая изумрудным зеркальцем на крыле, садились в камыши чирки и большие, грузные кряковые утки, голубокрылые широконоски, стройные свиязи. Переходили из одной рощи камышей в другую кургузенькие болотные курочки. Медленно пролетал в вышине коршун, высматривая на берегу дохлую лягушку или рыбу, перевернувшуюся в воде белым брюхом вверх. Ружья юнестов всё молчали.
Стоило, однако, появиться на озере быстрокрылой стайке невиданных здесь летом куликов и рассыпаться по берегу, мелькая высокими тонкими ножками, — из шалашки вылетал быстрый огонёк и громыхал выстрел. На песке оставались лежать внезапно кончившие свой путь на далёкие зимовки крылатые странники.
чернозобиков, краснозобиков, песочников. А однажды Колк увидал из своей шалашки птицу, которую он не знал даже по рисунку в атласе. Пёстрая, с чёрным нагрудничком, не очень высокая на ногах и не длинноносая, она заглядывала под каждый сучок, под каждый камешек, валявшийся у воды, — и семенила дальше. Стайки таких птиц нигде поблизости не было видно, это была одиночка.
Колку удалось застрелить её, и когда он принёс её домой, Таль-Тин ахнул:
— Да ведь это камнешарка! Это птица морских побережий, — как она очутилась здесь, в глубине континента? Интереснейшая находка, прямо маленькое открытие!
Накануне прощального похода всем Клубом на озеро, большое беспокойство доставила колумбам До: утром никому не сказала, куда уходит, — и не явилась ни к обеду, ни к ужину. Хотели уж идти покричать её в дремучем лесу: не попала ли она в подземный ход? Но тут она явилась. Сказала только, что была с подружками в деревне Минеево, а что там видела — отказалась отвечать.
Назавтра с утра начавший падать барометр не помешал колумбам чуть свет отправиться на озеро.
— первобытных посудинах, ещё от каменного века сохранившихся кой-где на новгородских озёрах. Ройки — это два выдолбленных осиновых ствола — длинные корыта, — скреплённые дощечками. Судно очень неповоротливое, очень небыстрое на плаву, — спешить людям в каменном веке было некуда. Зато замечательно устойчивое: хочешь, рыбу лови с него, хочешь, в воду прыгай,— не перевернётся.
А впереди ехал — вёл всю флотилию — тоже на ройках новый знакомый ребят — Ванятка: смешной толстощёкий колхозничек, весной перешедший в шестой класс. Он хорошо знал озеро и где какая в нём ловится рыба. Он с гордостью поехал показывать горожанам своё озеро и ему очень нравилось, что колумбы называли его местным старожилом.
Скоро корабли пристали у необитаемого острова. Колумбы высадились и тщательно обследовали его. На это ушло немного времени: остров оказался четыреста шагов в длину и двести пятьдесят в ширину в самом широком месте. Но на нём, как Ванятка и говорил, — оказался целый выводок тетеревов, из которого охотники удачными выстрелами выбили трёх на обед. На удивленье дендрологам росли тут величественные сосны, по уверению горячей До как две капли воды похожие на растущие в Америке гигантские секвойи.
Здесь — на необитаемом острове — колумбы сразу почувствовали себя туземцами —и превратились в индейцев. Мальчики украсили головы тетеревиными перьями — и стали вождями. Девочки превратились в краснокожих сквау, — что было им совсем не трудно, так они загорели за лето. Все вместе очень быстро построили островерхий шалаш— вигвам, чтобы было куда прятаться от дождя: небо начинало хмуриться.
Ванятка — как опытный рыбак — руководил рыбной ловлей: учил вождей насаживать наживку на крючок, указывал, на какое расстояние от крючка оттягивать по леске поплавок.
— но так, чтобы слушали прилежные рыбаки, — песенку собственного сочинения:
— Январь, февраль, март, апрель,
— Дурачков удит артель!
он отправился бегом выяснять, какие на острове водятся звери.
Не успел он пройти и ста шагов, как увидел на земле свежие следы неизвестного зверя, вышедшего из воды. Это не могла быть водяная крыса, каких было много на озере: следы были слишком велики. А для норки водяного хорька они были, пожалуй, маловаты.
— пошёл рядом с непонятными следами. На мыску земля у него под ногами начала слегка колебаться.
„Трясина, — подумал Вовк. — Не провалиться бы!" Но едва сделал он несколько шагов, как в траве что-то прошуршало — и сразу же раздался плеск воды: какой-то бурый зверь метнулся из травы в воду. Вовк не успел его разглядеть, не понял даже, какого он роста. Шагнув ещё, юнест увидал в траве у самой воды метровую площадку, так называемый кормовой столик — с накрошенными и наполовину недоеденными стеблями водяных трав. Сразу ясно стало, что тут хозяйничал какой-то грызун и, судя по остаткам его обеда, немалого роста, — верно, с сурка.
„Нет у нас таких больших водяных грызунов, — подумал Вовк.— Кто же это может быть? Не бобёр же!"
Он так крепко задумался, что опомнился, только когда вдруг с необычайной силой дунуло из-под налетевшей тучи. Вовк почувствовал вдруг, что земля под ним заколыхалась, как плот. Поднял голову и тут только увидал, что высокие деревья на острове гнутся, как тонкие тростинки, вихрь несёт, крутя, в лицо ему песок и обломанные сучья, — а конец мыска, на котором он стоит, отделился от острова, и полоса воды между ним и землёй с каждым мигом ширится и ширится.
„Смерч!"—сообразил Вовк и хотел броситься к берегу. Но споткнулся об низенький кустик и упал на колени.
— по словам Ванятки — „у самого берега с покрышкой, а дальше и дна нет; одно слово —прорва!" Кусок земли с травой, на котором он ехал, странным образом не погружался в воду, только колыхался под его тяжестью, как сказочный ковёр-самолёт.
„Батюшки! — вспомнил вдруг Вовк.— Да ведь это сплавúна!"
Давно уже Вовк слышал от старожилов-колхозников, что у них на озере есть такие хитросплетения из растений в виде небольших островков. Растения эти не связаны корнями с землёй, и островки свободно плавают на поверхности озера, пока ветер надолго не прибьёт их к земле, — и они не успеют сплестись с ней корнями, закрепиться и стать трясиной. Очень это тогда заинтересовало всех колумбов. Рассказывали даже, что однажды парочка камышевок свила себе гнездо на мыске, а мысок вдруг оторвало и понесло по озеру.
Могучий порыв ветра, — „вихорь", как тут говорят, — оторвавший сплавину от острова, затих. Взбудораженное им озеро волновалось. Сплавина всё сильнее качалась. Медленно-медленно её несло вдоль острова, всё отдаляя от берега. Вовк боялся пошевелиться, встать на ноги: непрочный пол под ним мог прорваться под его тяжестью, и тогда... От страха Вовку лезли в голову всякие несуразные мысли. „Вот, — думал он, — попал колумб на плавучую Америку! Эх, умел бы я летать, как камышевка или плавать, как рыба... Этой же осенью начну учиться плавать в бассейне", — решил Вовк, и от этой мысли ему как будто стало легче.
Но приключения его ещё не кончились: он неожиданно увидал на воде усами расходящуюся от чьей-то плывущей головы волну. Волнишка быстро приблизилась к сплавине, — и на кормовой столик вылез мокрый... самый настоящий американский зверь! Вовк сразу узнал его: это была большая, гораздо больше нашей, американская водяная крыса—ондатра.
„Вот это так открытие! — подумал Вовк. — Встретить американского зверя в глубине России, на озере, где её никогда никто не разводил. Знают ли об этом местные старожилы?"
Радуясь своему открытию, Вовк совсем забыл, где находится. Он быстро поднялся с колен, шагнул — и тут же провалился одной ногой в воду выше колена.
— Эй, на сплавине! — раздались вдруг весёлые голоса с острова.—Куда поехал? Возьми и нас! Привет мореплавателю! Где достал плавучую землю?Каких зверей везёшь?
Оказывается, зелёный плотик Вовка, медленно двигаясь вдоль острова, обогнул мысок и плыл теперь мимо рассевшихся на берегу удильщиков — Ванятки, Анд'а, Ре и Пафа. И рядом с ними стояла Ми.
Вовк мгновенно оправился от испуга. Незаметно вытащил он ногу из воды и, подбоченясь, чтобы скрыть от робинзонов, какого страха только что натерпелся, насмешливо ответил:
— Ага, завидно?! Я не простую открыл Америку, — плавучую! Да ещё с американским жителем. Видали?
При первых же криках ребят ондатра плюхнула со сплавины в воду и исчезла. Но все удильщики успели её заметить.
Лодка стояла тут же. Анд и Ре вскочили в неё, подъехали к сплавине и приняли к себе на борт Вовка. И вовремя: ноги Вовка все глубже погружались в травяной ковёр и вот-вот могли совсем порвать его.
Невольного мореплавателя благополучно доставили на берег, а его плавучую Америку опять приткнули к берегу: туча уже прошла, а с нею и бешеные порывы вихря. Озеро быстро успокоилось.
Колумбы тщательно исследовали сплавину. Хороший пловец Анд даже разделся и, поднырнув, осмотрел её из-под низу.
— и день на острове прошёл необычайно весело. Главному его герою — колумбу плавучей Америки —было тут же присвоено почётное звание Старого Морского Волка.
Девочки просили Лав'а, чтобы он сочинил стихи про отважного Морского Волка. Но поэт отказался, сказал:
— Я приключенческих стихов не пишу, и о сплавине у меня уже есть ритмованные строчки:
К берегу ветром сплавину прибило.
Парочка шустрых камышевок здесь
Птенчиков вывела.
Вдруг
Вихорь сплавину рванул и повлёк
В озеро! Трудно пришлось
Бедным камышевкам: на берег дальний,
Мчатся за кормом для птенчиков
Через широкий плёс...
Перед отъездом девочкам непременно понадобилось побывать во всех дальних уголках „Земли Неведомой", в последний раз полюбоваться озером, посмотреться в тихое зеркало его вод, поклониться тёмному лесу дремучему, полям опустевшим, сбегать проститься с быстрой реченькой родной.
Сколько раз пришлось поклясться всем деревенским подружкам, что никогда-никогда их не забудешь, будешь писать часто-часто,— и с них такие же клятвы взять.
вальс „На сопках Манчжурии", танец „паде катер" и танец „поди спать", как он называл падекатр и падеспань, и старинную польку — серберьяночку:
„Серберьянка, серберьянка,
Серберьянка модная!
Серберьянка, ешь картошку,
Не ходи голодная!" —
Танцевать заставили всех — даже стариков и старушек, даже упрямого Бредьку-внука. Тот долго отговаривался, говорил, что ноги у него не парные: одна правая, другая левая.
А когда пошли провожать отъезжающих по домам, пели под гармошку новгородские смешные частушки, и Бредька сложил на прощанье:
Полюбили мы колумбов,
Всех десятерых зараз.
Пирогами встретим вас!
А Лав не остался у него в долгу и сейчас же спел в ответ:
Будем, будем, не забудем
К вам дорогу за зиму.
— раздобудем
На Лысово азимут.