ЛЕСНАЯ ГАЗЕТА №5
МЕСЯЦ ПТЕНЦОВ (ВТОРОЙ МЕСЯЦ ЛЕТА)
С 21 ИЮЛЯ ПО 20 АВГУСТА
СОЛНЦЕ ВСТУПАЕТ В ЗНАК ЛЬВА
СОДЕРЖАНИЕ № 5-го
ГОД - СОЛНЕЧНАЯ ПОЭМА: ИЮЛЬ
ЛЕСНЫЕ ДЕТЁНЫШИ
Сколько у кого детей? — Беспризорные. — Заботливые родители. —Какие вывелись птенцы у бекаса и сарыча? — Колония на острове Котлине. — Шиворот-на-выворот.
ЛЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Страшный птенчик. — Купание медвежат. — Ягоды. — Кошкин выкормыш. — Фокус маленьких крутиголовок. — Оставили с носом. — Хищный цветок. —Драка под водой. — Не ветер, не птицы, а вода. —Гугуик. — Замечательный плодик. —Поганчики. — Из дневника юнната: Ландыши в конце лета. — Голубое и зелёное.
ВОЙНА В ЛЕСУ
КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
РАССКАЗЫ КИТА ВЕЛИКАНОВА. РАССКАЗ УДИЛЬЩИКА
ОХОТА
Ночные страхи. — Разбой среди бела дня. — Кто враг, кто друг. — Охота на хищных птиц. — У гнёзд. — Охота скрадом. —С филином. — Темной ночью. — Открытие летней охоты.
ТИР. Состязание пятое.
ОБЪЯВЛЕНИЯ. Остроглаз,испытание четвертое.
КЛУБ КОЛУМБОВ: месяц пятый.
Год, — солнечная поэма в 12-ти месяцах
— макушка лета - устали не знает, всё прибирает. Ржице-матушке к земле кланяться велит. Овёс уже в кафтане, а на грече и рубашки нет.
Зелёные растения сделали из солнечного света своё тело. Золотистый океан спелой ржи и пшеницы запасаем мы себе впрок на весь год. Запасаем скотине сено: уж пали леса трав, встали горы стогов.
Примолкать начинают пичужки: им уж не до песен. Во всех гнёздах птенчики. Они родятся голенькими слепышами и долго нуждаются в заботах родителей. Но земля, вода, лес, даже воздух — всё полно сейчас корма для маленьких, — достанет на всех!
В лесах всюду полно маленьких сочных плодов: ягод земляники, черники, голубики, смородины; на севере — золотистой морошки, на юге в садах — черешни, клубники, вишни. Луга сменили золотое своё платье на ромашковое: белый цвет лепестков отражает горячие солнечные лучи. Жизни творец — Ярило-солнце в эту пору не шутит: сжечь могут его ласки.
В большом лесу за городом Ломоносовом живет молодая лосиха. У нее в этом году родился один лосенок.
У орла-белохвоста гнездо в том же лесу. В гнезде два орленка.
У чиха, зяблика, овсянки - до пяти птенцов.
У вертиголовки - восемь.
У ополовничка (долгохвостой синицы) - двенадцать.
У серой куропатки - двадцать.
У колюшки в гнезде из каждой икринки вывелось по мальку-колюшонку,всего - сотня колюшат.
У леща - сотни тысяч.
У трески не перечесть: наверно, миллион мальков.
Лещ и треска совсем о своих детях не заботятся. Выметали икру и ушли. А ребятишки пускай сами, как знают, выводятся, живут и кормятся.
Да как же и быть, если у тебя сотни тысяч ребятишек. За всеми не усмотришь.
У лягушки всего одна тысяча ребят, и то она о них не думает.
Конечно, беспризорным не легко живется. Под водой много прожорливых чудовищ, и все они падки до вкусной рыбьей и лягушечьей икорки, до рыбешек и лягушат.
Сколько гибнет рыбьих мальков и головастиков, сколько опасностей им грозит, пока они не вырастут в больших рыб и лягушек, - прямо подумать страшно.
Зато лосиха и все птицы-матери - вот уж заботливые родители.
Лосиха готова жизнь отдать за своего единственного детеныша. Попробуй напасть на нее хоть сам медведь: она так начнет брыкаться и передними и задними ногами, так отделает его копытами, что в другой раз мишка и близко не сунется к лосенку.
Нашим корреспондентам попался в поле куропаткин сын: из-под самых ног у них выскочил и помчался в траву прятаться. Они его поймали, а он - как пискнет! Откуда ни возьмись - мать-куропатка. Усидела сына в руках людей, заметалась, заклохтала, на землю припала, крыло волочит.
Корреспонденты подумали: она раненая. Куропатчонка бросили, за ней погнались.
Куропатка ковыляет по земле - вот-вот рукой схватишь; но только руку протянешь - она в сторону. Гнались-гнались так за куропаткой, - вдруг она крыльями захлопала, поднялась над землей - и улетела как ни в чем не бывало.
Вернулись наши ребята назад - за куропатчонком, - а его и след простыл. Это нарочно мать раненой притворялась, отводила от сына, чтобы спасти его.
Она за каждого своего детеныша так заступается: ведь у нее их всего только двадцать.
Чуть свет — птицы на крыло.
Скворец работает в сутки 17 часов, городская ласточка—18, стрижи— 19, а горихвостка—больше 20.
Я проверял.
Да меньше им работать и нельзя.
Ведь чтобы накормить своих птенцов, стриж должен принести корм за день не меньше тридцати — тридцати пяти раз, скворец — около двухсот, ласточка городская — триста, а горихвосточка — свыше четырёхсот пятидесяти!
Сколько вредных для леса насекомых, их личинок уничтожают они за лето, — и не счесть!
Работают не покладая крыл!
Лескор Н. Сладков
КАКИЕ ВЫВЕЛИСЬ ПТЕНЦЫ У БЕКАСА И САРЫЧА?
У маленького сарыча, только что вылупившегося из яйца, на носу белая шишечка. Это - "яйцевой зуб". Им-то птенец и разбивает скорлупу, когда ему пора из яйца выходить.
Сарычонок вырастет и будет кровожадным хищником - грозой грызунов. А сейчас он забавный малыш, весь в пуху, полуслепой.
А есть среди птенцов других птиц и боевые ребята: как только выклюнутся из яйца, сейчас вскочат на ножки - и пожалуйста: уж и пищу сами себе добывают, и воды не боятся, и от врагов сами прячутся.
А вот сидят два бекасенка. Они только день как из яйца, а ух гнездо свое покинули и сами себе отыскивают червячков. Потому и были у бекаса такие большие яйца, чтобы бекасята в них подрастать могут (См. "Лесную газету" №4).
Куропаткин сын, о котором мы сейчас рассказывали, - тоже боевой. Только что родился, а уж бежит со всех ног.
Вот еще дикий утенок - крохаль. Он, как только на свет появился, сейчас же заковылял к речке, бултых в воду! - и стал купаться.
Он и нырять уже умеет и потягиваться, приподнявшись на воде, - совсем как большой.
А пищухина дочь - ужасная неженка. Целые две недели в гнезде просидела, теперь вылетела и сидит на пне.
Вот как надулась: недовольна, что мать долго не летит с кормом.
Самой скоро уже три недели, а все еще пищит и требует, чтобы мать запихивала ей в рот гусениц и другие лакомства.
На песчаной отмели одного острова живут на даче маленькие чайки.
По ночам они спят в песчаных лунках (ямках) - по трое в лунке. Вся отмель в лунках: такая большая колония чаек.
Днем они учатся летать, плавать и ловить мелкую рыбешку под руководством старших.
Старые чайки учат и зорко охраняют своих ребят.
Когда приближается враг, они слетаются стаей и кидаются на него с таким криком и гамом, что всякому страшно станет.
Даже громадный морской орел-белохвост спешит удрать от них подальше.
Из разных мест огромной нашей страны нам пишут о встречах с удивительной птичкой. Видели её в этом месяце и под Москвой и на Алтае, на Каме и на Балтийском море, в Якутии и в Казахстане. Очень милая и нарядная птичка, похожая на те яркие поплавки, что в городах продают молодым удильщикам. И такая доверчивая, что — подойди хоть на пять шагов — так и будет плавать перед тобой у самого берега, нисколько не боится.
Все другие птицы сейчас на гнёздах сидят или птенцов водят, а эти соберутся в стайки и путешествуют по всей стране.
Удивительно, что эти яркие красивенькие птички — самочки. У всех других птиц самцы ярче, красивее самок, а у этих наоборот: самцы серенькие, а самки пёстрые.
—и до свидания! А самцы остались там высиживать яйца, кормить и беречь птенцов.
Всё шиворот-навыворот!
Зовётся эта птичка куличок-плавунчик круглоносый.
Встретить её можно всюду: сегодня здесь, а завтра там.
У тоненьких, нежных трясогузок в гнезде вывелось шесть крошечных голых птенчиков. Пятеро — птенцы как птенцы, а шестой — урод: весь какой-то грубый, жилистый, большеголовый, закрытые плёнкой глаза навыкат, а клювик откроет, — отшатнёшься: там целая пасть разверзнется, —прорва.
Первый день он пролежал в гнезде спокойно. Только когда трясогузки подлетали с кормом, с трудом поднимал свою тяжёлую толстую голову, слабо пищал и разевал рот, — кормите!
На другой день в утреннем холодке, когда родители улетели за кормом, он зашевелился. Он опустил голову, упёрся ею в пол гнезда, широко расставил ноги и начал пятиться.
Наехал задом на братишку-птенчика и начал подкапываться под него. Закинул назад свои кривые голые культяпки-крылышки, обхватил ими братишку, сжал, как клешнями, — и с птенчиком на закорках всё задом, задом стал подвигаться к стенке.
В ямке на конце его спины братишка-птенчик — маленький, слабый, слепой — барахтался, как в ложке. А урод, упираясь головой и ногами, поднимал его всё выше и выше, — пока птенчик не оказался у самого края.
Тогда, весь напрягшись, урод вдруг резко вскинул задом, — и птенчик полетел из гнезда.
Гнездо трясогузок было в обрыве над берегом речки.
Крошечный голый трясогузёнок шлёпнулся внизу о гальку — и разбился насмерть.
А злой урод, сам чуть не вывалившись из гнезда, покачался, покачался на краю его, — но толстая голова перевесила, — и он свалился назад в гнездо.
Всё это страшное дело длилось две — три минуты.
Потом урод, обессиленный, с четверть часа неподвижно лежал в гнезде.
Прилетели родители. Он поднял на жилистой шее свою тяжёлую слепую голову и, как ни в чём не бывало, разинул рот, запищал, — кормите!
Поел, отдохнул — и принялся подъезжать под другого братишку.
С этим ему не удалось так легко справиться: птенчик сильно барахтался и скатывался с его спины. Но урод не унимался.
Только на двенадцатый день от рождения он, наконец, покрылся перьями, — и тогда стало ясно, что трясогузки на горе себе выкормили подкидыша — кукушонка.
Но пищал он так жалостно, так похоже на их собственных погибших детей, так умильно, дрожа крылышками, просил есть, что тонкие, нежные птички не могли ему отказать, не могли бросить его умирать с голоду.
Сами живя впроголодь, в хлопотах не успевая наесться досыта, они с восхода до захода солнца таскали ему жирных гусеничек и, нырнув головой в его широкую пасть, совали еду в его прожорливое горло-прорву.
К осени они его выкормили. Он улетел от них и больше никогда в жизни не встретился с ними.
Наш знакомый охотник шел берегом лесной реки и вдруг услышал громкий треск сучьев. Он испугался и влез на дерево.
Из чащи вышли на берег большая бурая медведица, с ней два веселых медвежонка и пестун - ее годовалый сын, медвежья нянька.
Медведица села. Пестун схватил одного медвежонка зубами за шиворот и давай окунать его в речку.
Медвежонок визжал и барахтался, но пестун не выпускал его, пока хорошенько не выполоскал в воде.
Другой медвежонок испугался холодной ванны и пустился удирать в лес.
Пестун догнал его, надавал шлепков, а потом - в воду, как первого.
Полоскал, полоскал его - да ненароком и выронил в воду. Медвежонок как заорет! Тут в один миг подскочила медведица, вытащила сынишку на берег, а пестуну таких плюх надавала, что он, бедный, взвыл.
Очутившись снова на земле, оба медвежонка остались очень довольны купанием: день был знойный и им было очень жарко в густых, лохматых шубках. Вода хорошо освежила их.
После купания медведи опять скрылись в лесу, а охотник слез с дерева и пошёл, домой.
Поспело много разных ягод. В садах собирают малину, красную и чёрную смородину и крыжовник.
Малину находят и в лесу. Она растёт зарослью. Не проберёшься, не поломав её хрупких стеблей. Всё потрескивают под ногами. Но для малины это не убыток. Эти стебли, на которых сейчас висят ягоды, проживут только до зимы. А вот их смена. Вот сколько вылезло из-под земли от корневища молодых стебельков. Мохнатые,все усеяны шипками. На будущее лето наступит их очередь цвести и растить ягоды.
По кустарникам и кочкам, на вырубках около пней созревают брусника, ягодки уже с красным бочком.
Они у брусники кучками на верхушках стеблей. На некоторых кустиках эти кучки такие крупные, плотные, тяжёлые, пригнулись и лежат на мху.
— станут ли ягоды ещё крупнее? Но, пока еще брусника „в неволе", не удаётся. А она интересная ягода. Её ягоды можно хранить для еды всю зиму, только залить кипячёной водой или потолочь, чтобы выступил сок.
Отчего она не гниёт? Сама себя законсервировала. В ней есть бензойная кислота. А бензойная кислота не даёт ягодам гнить.
Н. Павлова
У нашей кошки весной родились котята, но их у неё отняли. Как раз в этот день мы поймали в лесу маленького зайчонка.
Мы взяли и подложили его кошке. У кошки было очень много молока, и она охотно стала кормить зайчонка.
Так зайчонок и вырос на кошкином молоке. Они очень подружились и даже спят всегда вместе.
Смешней всего, что кошка научила зайчонка-приёмыша драться с собаками. Как только собака забежит к нам на двор, кошка бросается на неё и яростно царапает. А следом за ней подбегает заяц и так барабанит передними лапами, что у собаки шерсть клочьями летит. Все собаки кругом боятся нашей кошки и её выкормыша-зайца.
Наша кошка увидела на дереве дупло и подумала, что там гнездо какой-нибудь птички. Она захотела съесть птенчиков, полезла на дерево и видит: на дне дупла гадючата копошатся, извиваются. Да как зашипят! Кошка струсила, прыг с дерева - только бы ноги унести!
А в дупле-то были совсем не гадючата, а птенцы крутиголовки (вертишейки). Это у них фокус такой, чтоб от врагов защищаться: головами крутят, шеями вертят, - шейки у них, как змейки, извиваются. Да при этом они еще и шипят по-гадючьи. Ядовитых-то гадюк всякий боится. Вот маленькие крутиголовки и подражают гадюке, чтобы врагов напугать.
Большой сарыч высмотрел тетёрку с целым выводком жёлтеньких пушистых тетеревят.
Вот, думает, пообедаю.
Он уже нацелился было ударить по ним сверху, да тут тетёрка заметила его.
Она крикнула, — и все тетеревята в один миг исчезли. Сарыч глядел-глядел, — нет ни одного, как сквозь землю провалились! Полетел другую добычу искать себе на обед.
Тогда тетёрка опять крикнула, — и кругом неё повскакали на ножки жёлтенькие пушистые тетеревята.
Никуда они не проваливались, а тут же и лежали, плотно прильнув к аемле. Поди-ка отличи их сверху от листьев, травы и комков земли!
Летал-летал комарик в лесу над болотом — и устал, пить захотел. Видит: цветок; стебелёк зелёный, наверху — маленькие белые колокольчики, внизу — круглые багровые листочки розеткой кругом стебля. На листочках — реснички, на ресничках блестят светлые капельки росы.
Вдруг реснички все зашевелились, потянулись, как щупальца, схватили комарика. Закрылся круглый листочек, — и нет комара.
А когда потом опять раскрылся листочек, — упала на землю пустая комариная шкурка: цветок выпил всю комариную кровь.
Это страшный цветок, хищный цветок— росянка. Он ловит маленьких насекомых и ест их.
Подводные ребята также любят драться, как и те, что живут на земле.
Два лягушонка нырнули в пруд и увидели там странного долговязого головастика-тритона с четырьмя короткими лапками.
„Вот смешной урод! — подумали лягушата. — Надо ему трёпку дать".
Один лягушонок схватил головастика за хвост, а другой за правую переднюю ногу.
Рванули, — нога и хвост остались у них, а головастик удрал.
Через несколько дней лягушата опять встретили этого тритончика под водой. Теперь уже это был настоящий урод: вместо хвоста у него выросла лапа, а вместо оторванной лапы — хвост.
У тритонов ещё лучше, чем у ящерки, отращиваются хвосты, отращиваются оторванные ноги. Только иногда происходит путаница, и на месте оторванной части у них вырастает другая, к этому месту не подходящая.
Мне хотелось рассказать об очитке, когда он еще цвёл. Очень люблю это маленькое растеньице. Особенно мне нравятся его толстенькие вздутые серо-зелёные листочки, которые сидят на стебельке так густо, что его и не видно. И цветочки очитка хороши: яркие пятиугольные звёздочки.
Но сейчас их уже нет. Вместо них — плоды, тоже плоские пятиугольные звёздочки. Они плотно закрыты. Но это не значит, что семена не созрели. Плоды очитка в ясный день всегда закрыты.
Сейчас я заставлю их раскрыться. Принести только из лужи немного воды. Одной капельки достаточно. Вот она попала как раз в середину звёздочки. И я своего добилась: листочки плода начали разворачиваться. Вот показались семена. Они от воды не прячутся, как семена многих растений; они выходят ей навстречу. Ещё две капельки, — и семена поплыли. Вода их подхватила, унесёт и посеет.
Не ветер, не птицы, не животные помогают очитку рассеивать семена, а вода. Я видела очиток в щели на отвесной скале. Это дождь, стекая по каменной стене, занёс туда его семена.
Н. Павлова
Я пошёл на озеро купаться. Гляжу— гугуик (нырок) учит своих гугуичат уплывать от людей. Гугуик плывёт, как лодка, а они ныряют. Они нырнут, а он на то место приплывёт и глядит по сторонам. Наконец, они вынырнули около камышей, заплыли в камыши, а я стал купаться.
Аистник, у которого такие замечательные плодики, — сорняк. Он растёт на огородах. Это невзрачное шершавое растение с простенькими малиновыми цветами.
Сейчас часть из них успела отцвести, и на их месте из каждой чашечки торчит „клюв аиста". Каждый клюв — это пять сросшихся хвостами плодиков. Их легко разъединить. И вот он — знаменитый остроносый, щетинистый, хвостатый плодик аистника. Хвост на конце загнут серпом, а ниже свёрнут винтом. Этот винт от сырости раскручивается.
Положу плодик между ладонями, подышу. Завертелся, защекотал. И действительно, нет больше винта, — раскрутился. Но вот полежал немного на ладони и опять закручивается.
Для чего же растению такой фокус? А вот: падая, плодик втыкается в землю, а его хвост зацепляется концом-серпом за травинки. В сырую погоду винт раскручивается, и остроносый плодик ввинчивается в землю.
А обратно-то ему хода нет: щетинки не пустят, они торчат кверху, упрутся в землю и не пустят.
Вот как хитро: само растение свои семена в землю садит!
А до чего чувствителен хвостик аистника, видно из того, что ими раньше пользовались для гидрометров — приборов, измеряющих влажность воздуха. Плодик укрепят неподвижно, а хвостик служит стрелкой, движется и указывает на делениях, какова влажность.
Н. Павлова
Я шёл берегом реки, смотрю — на воде не то утята, не то кто другие, на утят не похожие. Думаю, кто же это такие-—у утят ведь носы плоские, а у этих носы острые?
Я живо разделся и вплавь за утятами. Они от меня на другой берег, я за ними. Вот только поймать, — они назад к берегу! Я за ними, — они от меня. Они меня увели по течению реки да так меня умучили, — едва доплыл до берега! Так и не поймал.
После много раз видел их, но уже не плавал за ними. А это оказались не утята, а поганки (чомги) дети — поганчики.
Лескор Л. Курочкин
5 августа. — В саду за ручьём у нас живут ландыши. Больше всех других цветов люблю я эту лилию долин, цветущую в мае, — так назвал ландыш по-латински великий учёный Линней. За то люблю, что такой фарфоровой белизны его скромные бубенчики-цветочки, так гибка зелёная ножка, прохладны и влажны длинные листья, так чудесен его аромат, и весь цветок какой-то чистый и утренний. Весной я рано-рано бегу через ручей за ландышами, каждый день приношу их свежий букет, ставлю в воду, — и целый день они благоухают в избе. У нас под Ленинградом ландыши цветут в июне.
А вот сейчас — в конце лета — любимые цветы принесли мне новую радость.
Случайно я заметила под их большими остроконечными листьями что-то красноватое. Стала на колени, раздвинула листья, — а под ними оранжево-красные твёрдые, немножко продолговатые капли маленьких плодов. Красивые, как цветы, и так и просятся, чтобы я из них сделала серёжки всем моим подружкам.
20 августа. — Сегодня встала рано-рано, посмотрела в окошко—и ахнула: такая голубая, совсем голубая трава! И вся клонится под тяжестью росы, искрится вся.
Смешай краски — белую с зелёной, будет голубая. Вот и роса, осыпав ярко-зелёную траву, сделала её голубой. Через голубой лужок от кустов к сараю бегут зелёные тропинки. Это выводок серых куропаток прибежал поклевать зёрна в деревне, пока люди спят: в сарае мешки с хлебом. Вон они на току — голубые курочки с шоколадной подковкой на груди. Носиками тюк-тюрюрюк-тюрюрюк! Спешат, пока люди не проснулись.
А дальше—-у самого леса—-еще не сжатый овёс тоже стоит весь голубой. Там ходит охотник с ружьём в руках. Знаю: он выслеживает выводок тетеревят, которых вывела из лесу мать — подкормиться в поле. Наброды их в голубом овсе тоже зелёные: проходя, тетерева стряхнули росу. Не стреляет охотник; видно, тетёрка успела увести свой выводок назад в лес.
Лескор Верика
Беда, если на сухой лес падёт молния. Беда, если кто бросит в лесу непотушенную спичку или плохо затушит костёр.
Тонкой змейкой перебежал с кострища живой огонёк — и скрылся во мху, в грудке сухой хвои, листвы. Вдруг выскочил из неё, лизнул куст, побежал к куче валежника...
Не теряй ни секунды: это беглый пожар, — ты сам можешь справиться с ним, пока он маленький, слабый. Живо наломай свежих лиственных веток — и бей ими, бей огонёк, сбивай его, хлещи что есть силы, — не давай ему расти, перебегать с места на место! И зови на помощь товарищей.
Если под руками есть лопата или хоть крепкая палка, — копай землю, забрасывай огонь землёй и кусками дёрна.
Если ж огонь успел подняться с земли и пошёл перекидываться с дерева на дерево, — это уж повальный, или верховой пожар. Со всех ног беги к людям, — бей тревогу.
Третья вырубка, куда переехали наши корреспонденты, была местом, где лесозаготовки были лет десять тому назад. И эта вырубка была всё еще во власти осин и берёз.
Победители никого не пускали в свою землю. Каждую весну пытался выбиться из земли травяной народец, но быстро глох под тенистым лиственным шатром. Каждые два—три года бывал урожай еловых семян, и ели посылали новые десанты на вырубку. Но они так и не всходили из земли: берёзки и осинки глушили их..
Молодые деревца росли не по дням, а по часам. Густой толпой возвышались они над вырубкой. Тесно им становилось. И вот они начали драться между собой.
Каждому хотелось захватить для себя побольше места под землёй и над землёй. Каждое деревце, вырастая, ширилось и теснило, толкало соседей. Толчея пошла на вырубке, давка.
Сильные деревца перегоняли в росте слабых: у сильных и корни крепче, и ветви длинней. Поднимается сильное деревце, протянет ветку-руку над головой у соседей, — те и присядут у него под рукой. А присели — прощайтесь с солнцем.
В густой тени вымирали последние слабые деревья. Низкорослый травяной народец пробился, наконец, из земли. Но он был уже не страшен высоким деревцам: пусть копошится у ног, греет их. Собственное потомство победителей — их семена, — падая в этот тёмный и сырой подвал, задыхалось и гибло.
— три года посылать свой воздушный флот на заросшую вырубку. Победители даже не замечали эту мелкоту. Да и что им: пусть и эти копошатся там, в подвале.
Маленькие ёлочки вышли, наконец, из земли. Плохое житьишко было им в темноте и сырости. А всё-таки хватало солнечного света, чтобы расти. Росли тоненькими и хилыми. Зато здесь их не трогал ветер, не вырывал из земли. Даже в сильную бурю, когда берёзы и осины гудели и гнулись, в подвале под ними было тихо.
Пищи тоже хватало и было тепло. Тут маленькие ёлки были хорошо защищены от опасных весенних утренников и крутых зимних морозов, — не то, что на голой вырубке. С осени опавший лист берёз и осин прел на земле и давал тепло. Тепло давал и травяной народец. Надо было только терпеливо переносить вечные сумерки подвала.
Молодые ели не так уж светолюбивы, как берёзки и осинки; они терпели и росли.
Наши корреспонденты пожалели их и переехали на четвёртую вырубку.
Ждём их донесений.
Пришло время урожай снимать. Кажутся бесконечными, будто море, ржаные и пшеничные поля родных колхозов. Колос высокий, крепкий, густой, много зерна хранит он в себе. На славу потрудились колхозники. Скоро золотым потоком потечёт это зерно в государственные и колхозные закрома.
Уже и лён созрел. Колхозники вышли его таскать. А делают это машинами. Льнотеребилками его дёргают; машиной ведь куда скорей! Позади машины идут колхозницы и ряд за рядом вяжут павший лён в снопики, снопики в суслончики— по десяти снопов в суслончике. И скоро поле покрывается точно строями пешек.
Полевому петушку с куропаточкой и со всеми их подросшими куропатчатами пришлось перебраться из озимого ржаного поля в яровые поля.
Убирают рожь. Падают тугие, крепкие колосья под стальной зубастой пилой жнейки, — сноп за снопом. Колхозники вяжут снопы, кладут их в суслоны. И стоят суслоны в поле, как ряды физкультурников на параде.
На огороде поспела морковь, свёкла и другие овощи. Колхозники повезли их на станцию, поезда покатили в города — и у всех горожан в эти дни вкусные свежие огурчики, красный борщ из свёклы, пироги с морковкой.
Колхозные ребята собирают в лесу грибы, спелую малину и бруснику. А где лещина есть, там не выгнать ребятишек из неё в эти дни: собирают орехи, набивают полные карманы.
А взрослым сейчас не до орехов: надо хлеба жать, надо лён на гумне выколачивать, надо скоропашками-пружинками всю пахоту пройти, проборонить: скоро уж и озимые сеять.
Чтобы посадить новый сосновый лес, нужны сотни килограммов шишек. Ребята за три года собрали семь с половиной тонн сосновых шишек. Они помогают готовить почву, ухаживают за посадками, охраняют леса от пожаров.
Лескор Александр Царёв
Утром, на заре,все колхозники на работе. А где взрослые, там и ребята. На покосе, в поле, на огороде помогают они колхозникам.
Не дали покоя ребята и сорнякам: посевы льна и картофельное поле очищали от осоки, лебеды, хвоща.
Когда пришло время теребить лён, раньше машин на льняное поле пришли ребята.
Они сняли лён в углах поля, так что трактору с теребилкой стало удобно делать повороты.
На ржаном жниве тоже нашлось дело. Ребята сгребли и собрали после уборки колосья.
„Большие Поля"
Славковского р-на
Псковской области
„Красная звезда" пришли с полей вести. Хлебные злаки сообщают: „У нас всё благополучно. Зёрна созрели, скоро начнём ронять их на землю. Можете больше об нас не заботиться и даже не заглядывать на поля. Теперь уж справимся и без вас".
Колхозники усмехнулись:
—Как бы не так! Не заглядывайте на поля! Сейчас-то самая и работа! На поля выехали тракторы с комбайнами. Комбайн — мастер на все руки: он и жнёт, и молотит, и веет. Въехал комбайн на поле — рожь выше человека. Выехал с поля, — только низенькая щетинка осталась. А комбайн даёт колхозникам уже чистое зерно. Колхозники просушили его, ссыпали в мешки и повезли сдавать государству.
Наш корреспондент побывал в колхозе „Красное знамя". Он обратил внимание, что в этом колхозе два картофельных поля, и одно из них — большое, тёмно-зелёное, а другое — маленькое, пожелтевшее. Так пожелтела на нём картофельная ботва, как будто собирается отмирать,
Вчера на пожелтевшее поле забрался петух, раскопал землю, созвал кур и стал угощать их свежей картошкой. Это увидала проходившая мимо колхозница, засмеялась и сказала подруге:
— Ишь ты! Петя-то первый взялся убирать нашу раннюю картошку. Видно, узнал, что мы завтра начнём её копать.
Отсюда стало ясно, что пожелтевшая картошка — ранняя, она уже поспела, потому и ботва её пожелтела. А на тёмно-зелёном большом поле посажена поздняя картошка.
На шляпке — ямка, а по краям — мокрая бахрома. К. ней пристали сосновые иголки. Вокруг груздя земля приподнята. Покопаться здесь, — сколько ещё найдёшь груздей, груздиков, груздишек и груздишечек!
Мы шли на корабле в восточной части Карского моря. Кругом была вода без конца и без края.
— Прямо по носу гора кверх ногами!
„Что такое привиделось ему?" — подумал я и полез на мачту.
Ясно было видно, что мы идём прямо на скалистый остров, висящий в воздухе вершиной вниз.
Висят себе в небе скалы кверху ногами и ни на что не опираются.
— Друг мой,—сказал я сам себе, — у тебя заворот мозгов!
Но тут вспомнил: „Рефракция!" — и рассмеялся. Это такое удивительное явление природы.
Здесь — в полярных морях — бывают эти явления рефракции, или миражи. Вдруг становится виден далёкий берег или корабль, опрокинутый кверху тормашками, то есть его перевёрнутое отражение в воздухе, как в видоискателе фотоаппарата.
Прошло несколько часов, и мы подошли к далёкому островку. Он, конечно, и не думал висеть в воздухе вниз головой, а преспокойно высовывался из воды всеми своими скалами. Определившись и посмотрев на карту, капитан сказал, что это остров Бианки, расположенный у входа в архипелаг Норденшельда. Назван он в честь русского учёного, того самого Валентина Львовича Бианки, памяти которого посвящена „Лесная газета". Поэтому я и подумал, что вам, может быть, интересно будет узнать, как этот остров выглядит и что на нём есть.
Остров представляет. собой нагромождение скал, огромных валунов и каменных плит. На них ни кустов, ни травы, кой-где только сияют бледно-жёлтые и беленькие мелкие цветы, да на подветренной, южной, стороне скалы покрыты лишайниками и очень коротким мхом. Тут есть мох, напоминающий наши грибы рыжики, — мягкий и сочный; такого я нигде больше не встречал. А там, где берег пологий, навалены целые груды плавника, то есть брёвен, стволов и досок, принесённых сюда океаном, может быть, за тысячи километров. Лес этот так сух, что звенит даже от лёгкого удара согнутым пальцем.
— в конце июля — тут еще только начинается лето. И это не мешает льдинам и небольшим айсбергам, ослепительно искрящимся на солнце, спокойно проплывать мимо острова. Туманы здесь бывают такие густые и так низко они стелются, что видишь одни мачты проходящего в море судна. Впрочем, суда тут-большая редкость. Остров безлюден,— и это причина тому, что звери здесь совсем не боятся людей, — любому можно соли на хвост насыпать, была бы только соль с собой.
Остров Бианки — настоящий птичий рай. Базаров птичьих — скал, где в великой тесноте гнездятся десятки тысяч птиц, — тут нет. Но множество птиц свободно устраивает свои гнёзда по всему острову. Тут гнездятся тысячи уток, гусей, лебедей, гагар,всевозможных куликов. Над ними на голых скалах живут чайки, кайры, глупыши. Чайки тут всякие: белые и чернокрылые, маленькие розовые и вилохвостые, и огромные хищные бургомистры, поедающие яйца, птенцов и зверьков. Есть тут и большая белоснежная полярная сова. Поют, как жаворонки, поднявшись в воздух, красивые белокрылые, белогрудые пуночки; поют, бегая по земле, чернобородые с острыми чёрными рожками полярные жаворонки.
А зверя тут!..
Я взял завтрак и пошел посидеть на берегу за мысом. Сижу, — а вокруг меня так и шныряют пеструшки — небольшие грызуны, пушистые, серо-чёрно-жёлтых цветов.
Тут на острове много песцов — полярных лисичек. Я увидел одного среди камней: он подкрадывался к птенцам чаек, еще не умеющим летать. Вдруг чайки заметили его, да как накинутся всем скопом — с криком, шумом! Воришка поджал хвост— и со всех ног!
Я стал смотреть в море. Там тоже плавало много птиц.
Я свистнул. И вдруг у самого берега из воды высунулись круглые прилизанные головы, тёмные глаза с любопытством уставились на меня: что за чучело такое и чего оно свистит?
Это были нерпы — небольшие тюлени.
Потом — дальше — показался очень крупный тюлень — морской заяц. Потом усатые моржи — ещё больше его ростом. И вдруг все исчезли под водой, и птицы с криком поднялись на воздух: мимо острова плыл, высунув из воды одну голову, белый медведь — самый сильный и хищный зверь полярных стран.
Я вскочил на ноги.
Из-за камня метнулся песец.
Вор, вор, вор, воришка! Это он подкрался и стащил мой завтрак: в зубах у него была бумажка, в которую я завернул бутерброды.
Вот до чего довели здесь птицы порядочного зверя!
Кирилл Мартынов
Люблю я с удочкой посидеть где-нибудь на бережку реки или озера. Сидишь себе тихохонько, почти что без движения, никого не пугаешь, — зато много чего видишь кругом. Привыкнут к тебе звери-птицы, — некоторые, может, вовсе тебя за неодушевлённый пень посчитают, — да и повылезают наружу без страха. Тут, бывает, такое увидишь — дивеса да и только! А клюёт рыбка или нет у неё аппетита на моего червячка, — это для меня дело второстепенное; загляжусь на что интересное, так и на поплавок забуду поглядывать. Или ещё, бывает, раздумаюсь о том, о сём, а больше ни о чём — да и не замечу, как задремлю.
— в самом начале лета это было, — сидел я тут под обрывом на озере. Солнышко ласково так припекает, — я вместо рыбки-то сам и клюю носом. Клюнул раз посильней, — чуть с пенька не свалился. Ну, конечно, взбодрился, посмотрел кругом строго: не глядит ли кто на меня, не смеются ли надо мной? Да никого поблизости нет, одни только стрижи туда-сюда над головой снуют, мушек в воздухе ловят, в обрыв залетают. В обрыве у них дырки-норки,— только еще, верно, яички там отложили.
Глянул вниз, в траву, — батюшки-светы! — там у меня под ногами прямо басня дедушки Крылова: стрекоза и муравей! Стрекоза на былинке голубенькая-голубенькая, крылышки самолётиком, — сидит, муравья слушает. А трудолюбивый муравей перед самым носом её усиками шевелит, серьёзный такой, — объясняет ей что-то. Про то, наверно, что нельзя же целое лето петь да плясать — надо о зиме подумать! А стрекоза — порх! — и улетела. Ко мне на поплавок села.
Ну, посмеялся я над ними, поднял голову, вижу: что-то там на том, на низком берегу белеется? Посмотрел в бинокль, — бинокль у меня на рыбной ловле всегда с собой имеется, — батюшки мои! — да это белая чайка на пне сидит! Не на ногах стоит, как всегда чайки, а брюхом лежит на пне, как лев на постаменте, — ну знаете, хоть как в Ленинграде у Адмиралтейства, у самого Дворцового моста.
Что за фокус!
Повёл биноклем туда-сюда, — и там голова над пнём торчит, и там хвост, и там... Да что они тут все — с ума что ли посходили!
—„Надо,—думаю про себя, - хоть червячка заморить. "
Была у меня с собой корзиночка крупной клубники „Виктория" — с собой из дому прихвачена на всякий случай: вдруг проголодаюсь... Так я её в одну минуту очистил. Вкусная она — клубника-то, — вроде земляники!
Сижу, гляжу на озеро, — успокаиваюсь. У берегов зелёные заросли, а зелёный цвет —это уж точно! —самый от расстройства нервов полезный, лучше валерьянки успокаивает. У берегов тут и камыш разный — знаете, один с такими вот большими коричневыми штуками вроде ламповых стёкол, другой — коленчатый, как бамбук, твёрдыми такими дудочками с длинными острыми листьями. И тростник тоже — мягкий такой: сдави его пальцами, а там внутри рыхлое такое, как губка, — и листьев у него вовсе нет. В воде чего не растёт!
Нагляделся я на зелёное, опять на свой поплавок смотреть стал. А он как дёрнется-—брык! —и под воду! Да там и остался.
„Здоровая, значит, — думаю про себя, — взяла рыбина!"
— и подсёк. Только из моей подсечки... ничего не вышло: удилище согнулось в дугу, а рыба даже не показалась на поверхности. Пришлось начать водить рыбу и помаленьку выбирать леску. Подтягиваю к себе, подтягиваю... Вот уж видно, что в глубине что-то большое, тёмное, а что такое — разглядеть никак не могу.
Потом как дёрну! Ух ты! Зверь на крючке! Да страшенный: голова круглая, усатая, сам толстый-толстый, а хвост!.. Ну вот ей-ей, как вытянул страшилище на берег, так и ахнул: хвост-то большущей лопатой!
Я как его увидел, так у меня душа в пятки: развели тут зверей всяких драгоценных, а я за них отвечай! Польстился этот дуралей на моего червя, заглотнул, — хоть врача зови, операцию ему делай!
Бобёр ведь это оказался, бобрёнок. К счастью, крючок он забрал неглубоко, и я легко его вытащил у него из пастищки. Пустил я его в озеро,— он как плеснёт хвостищем по воде,—я аж вздрогнул!
Говорят, рыбная ловля на удочку — занятие спокойное, тихое. Вот тебе тихое! Всю рыбу мне в озере распугал. Рыбы ведь так: одна сорвалась с крючка, — сейчас же всем своим подружкам расскажет: „Вот там рыбак сидит, — не ходите туда и пуще всего червей там не трогайте: там черви с крючками!" Само собой, рыбёшка не кричит так под водой,—по-человечески рыбы не умеют друг с другом разговаривать,—ну, а всё-таки какая-то там, говорится, „сигнальная система" — третья там, или которая? —у них есть. Своих они всегда предупреждают об опасности. А тут бобёр как шлёпнет по воде своей лопатой, — так хоть он и не рыба, всё равно всякому рыбёнку ясно, что, мол, „спасайся, кто может!"
— всё равно теперь на этом месте удить без пользы. Перешёл дальше по берегу — в кусты. Только закинул удочку, — шасть ко мне из кустов птюшка! Кидается на меня, прямо в лицо. Кричит: „Чей? Че-й? Чей?"—совсем по-канареечному. И сама с канарейку, только невзрачная такая, вся буренькая. Клювик вроде как у воробья.
Ну, я, само собой, моментально сообразил, что у неё тут где-нибудь птенчики. Удочку положил, пошёл в кусты. Немножко поискал— и в самом деле вижу: гнёздышко! Только вот удивительно: на нём точь-в-точь такая же буренькая птичка сидит. Один глазок на меня вытаращила, глядит со страхом, а не улетает.
Пришлось тихонечко пальцем её потревожить. Тогда слетела.
Я глянул в гнездо — да так и ахнул! Лежат на донышке пять яичек. Росточком все одинаковые, а цветом совершенно все непохожие! Одно голубенькое с чёрными крапинками, другое — всё в красных точечках, третье — в серых пятнышках, четвёртое — голубовато-зелёное, а пятое — чисто-розовое. Ну, прямо винегрет и винегрет!
Подивился я на такое чудо природы — и поскорей отсюда, от куста, чтобы удивительную эту маленькую маму не тревожить: как бы еще не бросила гнезда.
— и теперь приметил, откуда та боевая птюшка опять вылетела: оказывается — совсем с другой стороны. Поискал в этой стороне. Птюшка со мной прямо как в „холодно — горячо!" играет: то тише, тише кричит, то громче, — как к её гнезду подходить стану. Ну, так-то нетрудно найти. Соломенное гнёздышко помещалось в таком же кусте, что и у той, — в смородине, что ли. И также невысоко: на метр с небольшим от земли. Но у этой были уже птенчики: крохотулечки еще, голенькие, слепые. А мама-то их беспокоится, мама прямо в руку мне вцепилась — и щиплет клювиком, щиплет!
„Ишь, — думаю,—герой! Да ведь я тебя стукну, — разозлюсь, — от тебя мокренько останется! Ну, стой, маленькая, стой, не дерись!"
Отошёл я маленько в сторону, набрал там на ветках гусеничек разных мелких и покрупнее, подошёл к гнезду —и протягиваю пташке на ладони. Она — представьте себе! —сразу же поняла, ко мне на руку слетела, схватила одну гусеничку — и к детям. Сунула в первый попавшийся открытый рот — и обратно ко мне на ладонь.
Не диво разве? Совершенно незнакомая тебе дикая птюшка вдруг подлетает к тебе, кричит на тебя, щиплет тебя, а когда ты предлагаешь гусеничек, — спокойно берёт их у тебя из рук и кормит ими своих птенчиков! Теперь, когда птюшка увидела, что я, как говорится, „не питаю против неё никаких враждебных намерений", она позволила мне спокойно посидеть, поудить. Но всё равно рыба не клевала.
Сидел я, сидел, — да тут начала кричать-надрываться в лесу кукушечка. Сердце у меня разрывается, когда слышу её жалобы. Всегда вспоминается жалостная песенка моей старенькой бабушки:
Раздаётся порой:
„Ку-ку! Ку-куу!"
Потеряла детей,
Жалко бедненькой ей!
—всех своих деток растерять! Смотал я свою удочку и пошёл домой.
Кит Великанов
Какая же может быть охота на дичь, пока птенцы не подрастут и не научатся хорошо летать? Не бить же маленьких. Закон запрещает в это время трогать зверя и птицу.
Однако и летом разрешено бить хищных птиц, которые поедают лесных детёнышей, бить опасных и вредных зверей.
Лётом выйдешь ночью из дому, а из лесу как гукнет, как захохочет — жутко даже, мурашки по спине побегут!
А то с чердака или с крыши загудит кто-то в темноте глухим голосом, будто зовёт с собой:
— Пой-дём! Пой-дём! На кладбище!..
И тут же загорятся в чёрном воздухе два круглых зеленоватых огня —два зловещих глаза, и мелькнёт, чуть не задев по лицу, чья-то бесшумная тень. Как тут не струсить?
— Пой-дём, пой-дём!
Даже днём их легко испугаться, когда из тёмного дупла высунется вдруг голова с громадными жёлтыми глазами и громко щёлкнет крючковатым клювом.
И если среди ночи поднимется переполох, в курятниках заклохчут куры, закрякают утки, загогочут гуси, а наутро хозяин недосчитается цыплят, — он так прямо и валит всю вину на сову или сыча.
Зазевалась клушка — коршун у неё цыплёнка подхватил.
Петух на забор вскочил — ястреб его цоп! Голуби поднялись с крыш — откуда ни возьмись сокол. Врезался в стаю, ударил раз —только пух кругом; подхватил убитого голубя— и поминай как звали.
Так уж если попадётся хищник колхознику, не станет разбирать обозлённый человек, кто прав, кто виноват, — прикончит всякую птицу, у которой нос крючком и когти длинные. Возьмётся за дело, выведет кругом всех хищных птиц, да тут только и спохватится: мышей в полях разведётся видимо-невидимо, суслики весь хлеб поедят, зайцы всю капусту погрызут.
И большой будет хозяйству убыток у нерасчётливых колхозников.
Чтобы не случилось так, нужно прежде всего хорошо научиться отличать вредных хищных птиц от полезных. Вредные — те, что бьют дичь и домашнюю птицу. Полезные — те, что уничтожают мышей, полёвок, сусликов и других наших разорителей-грызунов и кузнечиков, саранчу — вредных насекомых.
Вот совы и сычи, как ни страшны они на вид, —все почти полезны. Вредны только самые крупные из наших сов — громадный ушастый филин и большие круглоголовые неясыти. Да и те частенько ловят грызунов.
Из дневных хищных птиц самые вредные —ястреба. Их у нас два: большой тетеревятник и маленький (потоньше и немного подлинней голубя) перепелятник.
Ястребов легко отличить от других хищников. Они серого цвета, с волнистыми пестринами на груди; у них маленькая низколобая голова и светло-жёлтые глаза; крылья круглые, хвост длинный.
— страшно сильные и злые птицы. Они бьют добычу больше себя ростом и не задумываясь убивают птиц, даже когда сыты.
Коршун, которого легко узнать по раздвоённому на конце хвосту, гораздо слабее ястреба. На крупную дичь он не решается нападать, а только и глядит, где бы утащить маленького глупого цыплёнка или поклевать падали.
Вредны ещё крупные сокола.
У них острые, серпом изогнутые крылья. Они летают быстрее всех других птиц и бьют добычу всегда на лету, высоко над землёй, чтобы не разбиться грудью оземь, если дичь увернётся от удара.
Мелких соколов лучше не трогать, — среди них есть очень полезные.
Рыженькую пустельгу часто можно видеть над полями. Она висит в воздухе, точно подвешенная к облакам на невидимой ниточке, и трясёт крыльями (за это её и зовут „трясучкой"): так она высматривает в траве мышей, кузнечиков, саранчу.
Орлы приносят вреда больше, чем пользы.
Вредных хищных птиц разрешается стрелять круглый год. Есть разные способы охоты на них.
Легче всего добывать хищников у их гнёзд. Но это — опасная охота.
Защищая птенцов, большие хищные птицы с криком кидаются прямо на человека. Стрелять приходится близко. Стреляют быстро, навскидку: иначе можно остаться без глаз. Но найти гнездо очень трудно. Орлы, ястреба, сокола устраивают себе жилища на неприступных скалах или на высоких деревьях в дремучих лесах. Филин и большие неясыти —на скалах и на земле, в густой чаще.
Орлы и ястреба часто усаживаются высматривать добычу на стога сена, на ветлы и отдельно стоящие сухие деревья. Людей они близко к себе не подпускают.
Для охоты на дневных хищных птиц держат филина.
Охотник вбивает где-нибудь на бугре палку с перекладиной, в нескольких шагах от неё врывает в землю сухое дерево, а вблизи строит шалаш.
Утром охотник приходит с филином, сажает его на палку с перекладиной, привязывает, а сам прячется в шалаш.
Птицы кружатся, нападают на него, садятся на сухое дерево и кричат на разбойника.
Привязанный филин только расщеперится весь, глазами хлопает, щёлкает клювом, а сделать им ничего не может.
Разъярённые хищники не обращают внимания на шалаш. Тут и стреляй в них.
— ночью. Куда летают ночевать старые орлы и другие большие хищники, заметить нетрудно. Орёл, например, там, где нет скал, спит обычно на вершинах больших отдельных деревьев.
Охотник выбирает ночку потемнее и отправляется к такому дереву.
Спящий орёл подпустит под самое дерево. Охотник внезапно направляет на него яркий луч сильного потайного фонаря (электрического или ацетиленового), заранее зажжённого под крышкой. Орёл, разбуженный неожиданным светом, жмурится и щурится. Он ослеплён, ничего не соображает, — сидит, как оглушённый.
А охотнику снизу хорошо видно. Он прицеливается и стреляет.
Вот, наконец, дождались: в газетах объявлено, что охота на лесную и болотную дичь в этом году разрешена с шестого августа.
У каждого давно набиты патроны, много раз осмотрено ружьё.
И пятого числа, после конца службы,все городские вокзалы наполняются людьми с ружьями и собаками.
Каких только собак тут нет! Короткошёрстные легавые и пойнтера с прямыми, как прут, хвостами. Они всевозможных мастей: белые с мелкими жёлтыми пятнышками, жёлто-пегие, кофейно-пегие, белые с крупными на глазу, на ухе, по всему телу чёрными пятнами, темно-кофейные, совсем чёрные с блеском. И длинношёрстные, с хвостами, как перо, сеттера: белые, в чёрную, отливающую синим крапинку, с большими чёрными пятнами; „красные" сеттера — сплошь огненно-жёлтые, жёлто-красные, почти красные и сеттера крупные, тяжеловесные, медлительные, чёрные с жёлтыми подпалинами. Всё это — легавые собаки,все выведены с одной целью: для летней охоты по выводкам;все приучены, зачуяв дичь, делать стойку: замереть и ждать, пока подойдёт хозяин.
— спаниэли. У них нет стойки, но с ними очень удобно охотиться в траве и камышах на уток, в лесной крепи на тетеревов.
Из воды, из густой чащи кустарника, камыша — отовсюду выгонит спаниэль дичь, принесёт убитую или только подраненную птицу — и передаст в руки хозяину.
Большая часть охотников села в дачные поезда по вагонам. Все на них смотрят, разглядывают красивых собак. В вагонах только и разговоров, что о дичи, да о собаках, да о ружьях, да об охотничьих подвигах. И охотники чувствуют себя героями, гордо посматривают на „простую публику", что едет без ружей и без собак.
А шестого числа вечером, седьмого рано утром те же поезда везут тех же пассажиров назад. Но — увы! — у многих охотников совсем не победоносный вид. Печально обвисли на спинах тощие рюкзаки.
Улыбками встречает „простая публика" недавних героев.
— А где же дичь?
— Дичь в лесу осталась.
— За море помирать полетела.
Зато шёпот восхищения встречает входящего на одной из маленьких станций охотника: у него рюкзак полон. Он, ни на кого не глядя, ищет, где бы присесть, — и ему сейчас же уступают место. Он важно садится. Но приметливый сосед уже объявляет на весь вагон:
— Э-э!.. Да у вас дичь-то с зелёными лапками! — И бесцеремонно приподнимает краешек рюкзака.
1. — Когда у птиц бывает зуб?
2. —Какая корова сытней живёт — хвостатая или бесхвостая ?
— Отчего этому (см. рисунок) пауку дали название „сенокосец"?
4. — В какое время года хищным зверям и птицам сытней всего живётся?
5. — Кто дважды родится, один раз умирает?
6. — Кто трижды родится, прежде чем стать взрослым ?
7. — Отчего говорят: „как с гуся вода" ?
— Почему собака, когда ей жарко, высовывает язык, а лошадь нет?
9. — Птенцы какой птицы не знают своей матери?
10. — Птенцы какой птицы шипят из дупла, как змеи?
11. —Как различить старого и молодого грача по их носам?
12. —Какая рыба заботится о своих детях, пока они не вырастут?
— Что случается с пчелой после того, как она ужалит?
14. — Чем питаются новорождённые летучие мышата?
15. — Куда „лицом" обращена головка подсолнечника в полдень?
16. — Ходит тур по горам, а туриха по межам; тур крикнет, а туриха мигнёт.
17. —Утром поле голубое, за полдень зеленое.
— Стоят старички красношапочники. Кто подойдёт, тот и поклонится.
19. — Сидит на палочке в красной рубашке, брюшко светлое, камешками набито.
20. — Из куста шипуля, за ногу тяпуля.
21. — Спит на земле, а утром исчезает.
22. — Кто в лесу без топоров строит избу без углов?
— Глаза на рогах, а дом на спине.
24. — Цветы ангельские, а когти дьявольские.
Объявляется четвёртое испытание НА ЗВАНИЕ
КТО ОТЕЦ, КТО МАТЬ, КТО РЕБЯТКИ
В этот месяц — Месяц Птенцов — не редкость встретить выпавшего из гнезда или потерявшего свою мать птенчика. Он лежит на земле или беспомощно тычется носом под каждый куст и кочку, хочет убежать от тебя — страшного двуногого великана, — да ножки слабы, а летать он еще не может, — и не знает, куда себя деть. Ты, конечно, его поймаешь. Будешь держать в руках, рассматривать его и гадать:
— Кто же ты, маленький?Какого роду-племени? И где твоя мать?
А он только пикает — так громко, так жалостно: видно, зовёт свою мать. Тебе и самому захочется вернуть его к маме, папе. Да вот вопрос: кто они?
Тут разинешь рот: как быть? А ты закрой рот и разинь глаза. Правда, не очень просто догадаться, кто он: ведь маленькие так не похожи на своих родителей. А у птиц еще папа и мама часто очень не похожи друг на друга. Но на то у тебя острый глаз. Присмотрись, какие у птенчика ноги и какой нос. Потом ищи похожие ноги и носы у взрослых птиц — самцов и самок. Оперение у родителей может быть разное, а у птенца и совсем может его не быть: в пуху он или голенький. А по носу да по лапкам сейчас признаешь его отца и мать. И вернёшь им потерявшегося беспризорника.
Называется так потому, что у него хвост с косицами. Но ты на хвост не гляди: у тетёрки он другой формы, а у тетеревёнка его вовсе нет еще.
С носка плоска. Утёнок её и селезень — тоже. А между пальцами у них перепонки. Хорошенько гляди, какие перепонки. Не спутай утки с чомгой-нырцом.
Как у всех певчих, птенчики у зябликов выклёвываются из яиц маленькими, голыми, беспомощными. Зяблики — отец и мать — похожи друг на друга фигурой, ростом, хвостом, — только не оперением. По лапкам узнаешь и зябличонка.
— крючком, лапы когтистые. И у соколенка такие же.
Самец. Самка похожа на него. А птенца легко узнаешь по перепонкам на пальцах и по носу, совсем не похожим на утиные.
Здесь портреты пяти разных птенцов и их родителей помещены вразбивку. Возьми лист бумаги перерисуй всех их в таком порядке, чтобы слева у каждого птенчика был его папа, а справа — мама.
— Поиски исчезнувших. - Страшная ночь. — Преисподняя Америка. — Дикий кур. — Отлёт стрижей.
Ночь была тёмная, дождливая. Никто из колумбов не спал. Больше всех волновался Вовк. Места себе не находил. Метался по избе, как зверь в клетке. То и дело выскакивал на дождь, ходил по дороге к озеру. Таль-Тин высказал предположение, что Ми, Си и Колк заночевали в деревне на берегу Прорвы. Вовк твердил своё:
— Я чувствую, что с Ми что-то случилось, какое-то несчастье. Недаром название у озера такое зловещее!
Когда ленивый рассвет забрезжил в окнах, колумбы всем составом отправились на розыски пропавших. Решено было идти прямо в деревню Бережок на Прорве, но по дороге прочесать дремучий лес, окружающий озеро.
— особенно, когда вошли, наконец, в тёмный лес. Решено было, что Паф, не торопясь, направится по дороге и будет время от времени покрикивать, а остальные семеро цепью пойдут лесом, пересвистываясь, чтобы не потеряться. Главмама Ре осталась дома — накормить барсучонка и всех птенчиков.
Вовк энергично продирался сквозь чащу. Как только деревья и кусты расступались перед ним, воображенье сейчас же рисовало ему в сумраке леса труп Ми под тёмной елью. Что такое могло стрястись с ней и с другими двумя его товарищами, — он не мог себе представить.
Справа и слева посвистывали синицей соседи по цепи. Вовк отвечал им. Он сильно вздрогнул, когда из кустов перед ним неожиданно что-то с диким шумом взорвалось и умчалось прочь, с треском ломая сучья чёрными крыльями. Не сразу он сообразил, что это громадный петух наших лесов — глухарь. В утренних сумерках дремучий лес казался ему таинственным и жутким, полным фантастических чудовищ. Вдруг он стал: почудился ему какой-то не то крик, не то стон впереди. Но откуда он шёл, понять нельзя было. Вовк напряг слух...
Вот опять! Кричит кто-то хриплым голосом, а что — не разберёшь: „ ... да! ... рож! Тут!.."
Вовк сорвался с места и, ничего перед собой не разбирая, ринулся в чащу густых ёлочек. Не успел он разглядеть впереди большую яму, как поскользнулся и ногами вперед стремглав полетел куда-то под землю.
„Добро пожаловать! Давно ждём. Располагайтесь, как дома!"
— Чёрт! —выругался Вовк.—Темно, как в преисподней.
— А тут и есть преисподняя, — прохрипел голос. — Вот и косточки покойников.
С трудом повернув голову, — у него болела шея, — Вовк рассмотрел около себя слегка белевшие в темноте косточки, а дальше — стоявшего во весь рост Колк'а.
— А где ?.. — начал он, поворачивая голову. Но тут же увидел: с другой от него стороны сидела Си и держала у себя на коленях голову Ми.
— Что с ней?-—вскрикнул Вовк, вскакивая на ноги.
— Пустяки, пустяки! — ответила сама Ми. — Немножко ногу себе повредила, только и всего.
— А ну, поори-ка, — сказал Колк. — Я уж всю глотку себе сорвал.
И, вспомнив про разыскивающих их колумбов, Вовк стал кричать во всё горло:
— Сюда! Сюда!
— Осторожно! Тут яма!
Через несколько минут послышался голос Таль-Тина:
— Эй, на дне! Зачем туда забрались?Как себя чувствуете? Вовк у вас?
— Изучаем преисподнюю Америку! — весело отозвался Вовк. — Ми вывихнула себе ногу. Глубина шесть метров.
— Мы немного задержались на озере, шли лесом уже в сумерки.
Ми шла впереди, в одном месте вдруг, — слышу, — вскрикнула глухо так. Я побежал к ней — да и угодил вслед за ней в эту проклятую дыру. А за нами — просто уж из товарищеского сочувствия—съехала к нам на дно и Си.
Темно там, в подземелье-то, хоть глаз коли! Ну, когда глаза привыкли, огляделись кое-как. В одну сторону — коридор и в другую — коридор. Ясно: в подземный ход попали! Я, было, хотел пойти обследовать, — куда ведут коридоры, — согнувшись можно пройти. Да девчонки просят: не уходи — мол — нам страшно! А выбраться из этого проклятого колодца с бедной Ми невозможно: колодец глубокий, стены глинистые, отвесные... И на вас никакой надежды: ночью где искать будете? Раньше утра помощи не жди. Да и то сомнительно, вообще, удастся ли вам разыскать нас?
Хорошо ещё — у меня с собой был полный коробок спичек. Зажёг я одну — да тут же и потушил поскорей: такая чертовщина кругом! Всюду под ногами кости и скелеты, правда, — маленькие, но всё равно не очень-то подходящая компания для девочек, хоть и юнесток! Понял я: нападали сюда сверху зайцы, лягушки, жабы, змеи, — края-то у ямы склизкие! — а наверх и им не выбраться никак!
— темно, делать нечего, в голову разные мысли лезут, — всё думаем, что это за подземный ход такой, кто его тут прорыл да зачем? Си говорит, —наверное, сюда фашистов ждали, готовились, куда прятаться. Партизаны, верно, вырыли. А Ми вспомнила, что где-то читала сказку: там один водяной другому водяному всего своего озера рыбу проиграл. Пришлось ему подземный ход прорыть из своего озера к другому. По нему и перегнал рыбу. Посуху-то водяным нельзя.
Только кончила рассказывать, — вдруг как взвизгнет:
— Ай! Глаза!.. Вон! Вон там!
И правда, я тоже увидал: два таких зловещих глаза загорелись при этих словах в полной темноте, что и у меня мороз по коже. Вспыхнули зелёным огнём, потом красным — и погасли.
— Это водяной за нами подглядывает! — шепчет Си дрожащим голосом.
Я ей:
— Молчи ты!
А глаза опять зажглись. Эх, как я тут пожалел, что не взял с собой ружья! Я, конечно, сразу подумал на волка. Грохнуть бы в него—и дело с концом! Девчонки прижались ко мне, дрожат,— а я что могу сделать? Нападёт кто,— разве голыми руками отобьёшься? Явно следят глаза за нами.
Тут я смекнул: „Ведь звери здорово боятся человеческого голоса. А ну — пугну его!" Предупредил девочек шёпотом, да как гаркну громовым голосом: „Ух-та-та-та!!!"—Девчонки как завизжат, аж совсем оглушили.
— Гром-то хрипловатый у тебя получился, — заметила Си.
— Теперь — „хрипловатый", а там, небось, как обрадовались, что глаза исчезли.
— Всё равно потом опять появились! — не сдавалась Си.
— Совсем-то ему, — продолжал Колк, — наверно, и не убежать было: может, скоро там коридор и кончается, или просто завал там.
В общем, я придумал не орать, а спички жечь. Как только начнут приближаться глаза, я — раз! — чиркну спичку — и в него! Хорошо,— лето: не такая уж длинная ночь. Вверху забрезжил, наконец, свет. А там и Вовкин голос услыхали: Ми сразу его узнала!
Си подтвердила, что всё так и было, как Колк рассказывал, и честно созналась:
— Ох, и натерпелись мы, ребята, страха! Правду сказать: померли бы мы с Ми от страха, кабы не Колк наш. Вы подумайте только,— как зажгутся эти жуткие глазищи, — сердце в пятки — бух... Так и кажется, что сейчас набросится на нас чудовище — и захрустят у него на зубах наши косточки!
5 августа началась охота. Вовк и Колк каждый день теперь приносили то тетерева, то утку, то куличков. Колумбы подробно рассматривали каждую птицу. Всё, до последнего перышка в ней шло в дело: размеры и вес записывались, мясо жарилось, красивые перья шли в птичьи альбомы, куда их подклеивала тонкими полосками бумаги Си. У колумбов было строгое правило: лишил жизни прекрасное существо, так сохрани о нём хоть память. С более редких птиц снимали шкурки и набивали их ватой или мягкой куделью.
Выяснился тетёркин кукид. На следующее утро после того, как было подложено куриное яйцо к тетёркиным, девочки не застали тетёрку на гнезде: в нём были совсем холодные — покинутые, значит, — жёлто-коричневые яйца и валялись белые скорлупки. Куда исчез курёнок — неизвестно. Уж не заклевала ли его дикая кура — со злости, что её птенцы так и не вывелись? Её четыре яйца колумбы выдули, —все они тоже оказались болтунами, как и первое. И вдруг однажды утром Колк приходит из леса и рассказывает:
— Иду кромкой поля у дремучего леса, — овёс там посеян. Вижу по росе: тетерева тут были, — наброды их в овсе, росу стряхнули. Фырр!—так и есть: тетёрка поднялась! А за ней маленький тетеревёнок, один всего, — да какой-то дурацкий: не жёлтый, а пёстрый весь, пегий!.. Я и ружьё опустил: что такое?
Тетёрка далеко улетела, а этот чудик тут и бряк на ветку! Впол-дерева сел да так близко, что я без бинокля разглядел: курёнок это! Нашей Пеструшки сынок. Вот здорово!
" — он сорвался и полетел. Да хорошо так летит, будто настоящий тетеревёнок! Скажи, пожалуйста: мачеха его и летать научила! Перелетел на другое дерево — и в ветках спрятался, в хоронушки со мной играет. Ну, прямо — дикий кур, настоящая дичь для охотника! Слыхивал я про одичалых кур, а своими глазами первый раз вижу. Ведь эдак мы, пожалуй, кукидом-то новою породу диких кур вывести можем: перевоспитанных домашних!
Рассказывал всё это Колк за завтраком, когда все колумбы сидели за общим столом под большой елью. Подросшие уже птенчики, жившие на воле, слетались к ним в часы еды, садились им на плечи, прыгали по столу, подбирали крошки.
Барсучонок Бибишка послушно сидел у ног Ля и ждал, не перепадёт ли ему со стола что-нибудь вкусненькое?
Наступило 21 августа — ежегодный день исчезновения у нас последних стрижей. Об отлёте их в известный срок за неделю предупредил Таль-Тин, — и колумбы убедились теперь, что эти быстрокрылые птицы строго придерживаются своей календарной даты, хотя спешить им было некуда: в воздухе летало ещё сколько угодно их дичи — мух и комаров. Ласточки, козодой-полуночник, — тоже питающиеся мухами,— ещё и не думали об отлёте.
Пора было и колумбам собираться в город: с 1 сентября начнутся занятия в школах. Через неделю Клуб Колумбов вернётся в Ленинград.
— провести там целый день на каком-нибудь острове.