Глава III
СХВАТКА
Прошел год. У собак рождались щенки. Базарная стая росла. Вожаком ее по-прежнему оставался Бандит.
Городские псы все чаще делали набеги на базар, все дружней и лютей отбивала их нападения стая. Больше всех лютовал Бандит: если чужой пес не сразу пускался в бегство, Бандит опрокидывал его и загрызал насмерть.
Беспризорники, сновавшие по базару, видели эти драки. Бандит, ни разу не потерпевший поражения, стал у них героем. Не любил его один Садрейка, татарчонок. Когда затевалась драка, он всегда ставил против Бандита. И всегда проигрывал.
— Нечисто дело, — говорил он товарищам. — Бандит не силой берет, не ловкостью. Ему такой фарт, будто у него талисман.
И вправду, из города приходили бывало псы еще здоровей Бандита. Случалось даже, они опрокидывали базарного вожака на землю и уж хватали его за горло, чтобы совсем прикончить. Но каким-то чудом Бандит, весь израненный и окровавленный, вскакивал на ноги и так злобно накидывался на противника, что тот отступал.
Товарищи смеялись над Садрейкой.
— Талисманов нынче нет, — говорили они. — Бандит первый боец в городе. Любого пса уберет, хоть сам приведи ему на потеху.
— И приведу! — сердито отворачивался Садрейка.
Крепко, как заноза, застряла у него в голове мысль стравить с Бандитом такого пса, что справился бы с непобедимым вожаком. Зорко стал присматриваться Садрейка к встречным псам. В конце концов, его выбор пал на одного из молодых псов базарной стаи — серого волкодава1.
Лучше трудно было найти противника Бандиту во всем городе. Кончики лохматых ушей пса свисали вниз, выдавая в нем породистую степную овчарку. Совсем еще молодой, он ростом уже не уступал Бандиту, а грудью был даже пошире. Его страшным клыкам мог бы позавидовать матерый волк.
Длинная шерсть, курчавясь на груди и боках, не скрывала буграми вздымавшихся под кожей мускулов.
У светло-серого волкодава голова была черна, как в саже вымазанная. За нее Садрейка и дал волкодаву прозвище Карабаш2. Только разве по этой голове, словно приставленной псу от другой собаки, Тайка и могла бы теперь признать своего дружка: так вырос когда-то вскормленный ею щенок-подкидыш.
Трудная задача встала перед Садрейкой: ведь Карабаш был пес из стаи и ему в голову не приходило ощерить клыки на своего вожака. Однако и страха большого молодой волкодав перед Бандитом не выказывал. Это давало Садрейке надежду.
Он стал прикармливать Карабаша: каждый день на площади делился с ним своим скудным завтраком маленького нищего. Подходили другие псы, Садрейка их отгонял.
И скоро Карабаш стал считать своим правом получать ежедневно в полдень кусок хлеба или мяса из рук мальчика.
Тогда Садрейка велел своим товарищам помоложе привести Бандита на площадь в назначенный час. Мальчишки нашли вожака и приманили его кусочками хлеба. Это было в полдень — Карабаш как раз ждал своего завтрака.
Садрейка кинул ему большой мосол на глазах у Бандита. Карабаш поймал подачку на лету и стал грызть. Бандит подошел, оттолкнул его и завладел куском.
— Вззы! Вззы! — наускивали они, показывая на Бандита.
Этот звук возбуждал Карабаша. Его рычанье становилось все громче, мускулы сами собой напряглись, шерсть на спине поднималась.
— Рррр! Вззы! — подзадоривали мальчишки, подражая клокотавшему в его горле рычанью.
— Айда! — громко вскрикнул вдруг Садрейка, и возглас этот хлестнул Карабаша как плетью. Пес прыгнул и вцепился в волосатый загривок вожака.
То было неслыханным нарушением закона стаи. Бандит мгновенно пришел в ярость, рванулся и стряхнул с себя Карабаша.
Карабаш отскочил, но не побежал, а грудью и зубами встретил врага. Мальчишки свистели и улюлюкали.
Карабаш был снова отброшен в сторону, но его зубы в кровь рассекли губу и щеку Бандита.
— Кончай его, кончай! — кричал Садрейка.
Кудлатая морда Бандита покрылась кровью. Бандит осатанел. Он ринулся с такой силой, что сам не удержался на ногах и вместе с Карабашем покатился по земле. Псы сплелись в один большой рычащий ком черно-серой шерсти.
Несколько мгновений невозможно было уследить, кто наверху, кто внизу. Потом Карабаш — весь окровавленный— вскочил на ноги. На левом плече его чернела большая рана. Это, однако, не помешало ему еще раз прыгнуть: Бандит, поднимаясь, открыл горло.
— Готов! — крикнул Садрейка. Он видел, как челюсти Карабаша сомкнулись на горле Бандита. Но в тот же миг Карабаш с болезненным воем отскочил в сторону, повернулся и словно слепой помчался прямо на толпу перепуганных мальчишек. Бандит был уже на ногах и кинулся за ним.
Толпа рассыпалась: псы, вздымая пыль, пронеслись через широкую площадь и исчезли за домами.
Бандит вернулся на базар через час. Язык вывалился из его окровавленной пасти. Дыша тяжело и хрипло, он прошел мимо притихших мальчишек и устало опустился на землю. Карабаш с этого дня больше на базаре не показывался. Садрейка опять проиграл.
Карабаш счастливо спасся от разъяренного вожака. У Бандита было плохое чутье и, потеряв быстроногого беглеца из виду за углом улицы, он скоро сбился со следа.
Теперь Карабаш не мог вернуться в стаю: раненого и ослабевшего, Бандит сейчас же прикончил бы его. Карабаш стал бездомным бродягой.
Таких бездомных псов-одиночек много бродило по улицам. Они не собирались в стаи, не признавали никаких законов, кроме закона силы, жили воровством и грызлись друг с другом и с дворовыми собаками.
В первые же дни Карабаш испытал на себе все трудности такого житья. Прячась и оглядываясь, он пробирался на задворки, рассчитывая там на помойках утолить голод. Но в каждом дворе были свои собаки, и они охраняли даже хозяйские отбросы. Неписаный закон — твое и мое — силен среди собак, хозяйские псы не подпускали чужих к своим дворам.
Людям и в голову не приходило бросить кусок бездомному псу.
С каждым днем Карабаш терял силы от голода. Он теперь жил у городской свалки, куда подводами свозили со дворов всякий мусор. Тут удавалось иногда раскопать обсосанные рыбьи кости, куски перепрелой кожи, иссохшие мослы, кое-как еще пригодные в пищу. Но каждый кусок приходилось брать с бою, на все стороны отбиваясь от собиравшихся на свалку псов-бродяг. К счастью для Карабаша, все это были такие же, как он, обессиленные голодом и болезнями псы, и ни один из них не мог сравняться с ним ни ростом, ни смелостью. Не раз он ловил на себе их жадные, нетерпеливые взгляды, когда где-нибудь в укромном уголке зализывал свою рану. В рану попала грязь, плечо распухло и болело. Псы-бродяги видели, что Карабаш болен, и ждали только часа, когда он совсем обессилит, чтобы наброситься на него и разорвать.
Раз на свалку пришел, громыхая цепью, Бандит. Карабаш увидал его первый, скользнул за кучу мусора и побежал. Ему показалось, что Бандит кинулся за ним.
— и стал кружить по городу, стараясь запутать свои следы. Он хорошо знал, что не справится с Бандитом. Он знал теперь то, о чем смутно догадывался Садрейка; знал, какой талисман защищал Бандита от смерти.
Бандиту можно было искусать все тело, но это — не смертельные раны. Смертельную рану противнику собаки наносят в горло. А горло-то и было защищено у Бандита его талисманом — обрывком толстой железной цепи, против которой бессильны самые крепкие зубы.
Карабаш бежал и бежал, пока не выбился из сил.
Он провел эту ночь на краю города.
Утром он принялся разыскивать себе пищу. Скоро он увидел высокий плетень на яру, одинокую избушку за ним — и смело вошел в калитку, отогнав залаявшую на него собачонку. На дворе он сразу почувствовал себя, как дома.
Хозяева спали еще. Он нашел под крыльцом плошку с остатками чьей-то еды, съел их и спокойно разлегся на крыльце.
Хозяйская собачонка прыгала кругом него и заливалась возмущенным лаем: как смел этот чужой пес ворваться в ее владения и съесть ее обед! Послышалась возня в избе. Дверь открылась, — и Карабаш с радостным визгом кинулся на грудь показавшейся на пороге женщины.
Женщина взвизгнула, и дверь захлопнулась. Пес был оглушен и перепуган не меньше хозяйки: ведь это была совсем не та женщина, которую он ждал увидеть. Та бы ла худая и бледная, эта — краснощекая, толстая, и от нее не пахло сырым запахом стирки.
— искал запах маленьких детских следов, пока не открылось окно и рука толстухи не плеснула в него кипятком. Как огнем ожгло ему задние ноги, и он закружился на месте, стараясь лизнуть их языком.
— Завертелся! Не любишь! — кричала толстуха из окна. — Другой раз не придешь!
Но Карабаш и не отходил далеко от знакомой избушки. Какая-то сила притягивала его сюда и преодолевала в нем страх. Как только ему удавалось немного утолить голод, он бежал к высокому плетню на яру и все нюхал, нюхал землю.
Тех следов, что искал, он не находил. Только раз он почуял в заросшей бурьяном канаве памятный ему запах. Он кинулся в траву — и вытащил тряпичную куклу. Скуля и подвывая, пес долго лизал ее и легонько, ласково теребил зубами, пока ветхие, истлевшие от сырости тряпки не расползлись по ниточкам.
Гонимый тоской и голодом, он снова пробрался к знакомой избе. Хозяйская собачонка не выдала его своим противным лаем: она куда-то отлучилась со двора.
Карабаш подкрался к окну, одной здоровой передней лапой оттолкнулся от земли — и зубами схватил кусок жареного мяса.
Треск опрокинутой тарелки слился с криком хозяйки. Пес отпрянул. Но раньше чем он успел доковылять до калитки, на ходу заглатывая добычу, толстая женщина выскочила и погналась за ним, размахивая ухватом.
Карабаш выбежал на улицу, но не успел пробежать и десяти шагов, как разом остановился: погромыхивая цепью, шел ему навстречу Бандит.
Псы заметили друг друга одновременно. Бандит кинулся вперед. Карабаш повернул — и ткнулся прямо в ноги настигавшей его женщине. Толстуха взвизгнула и во весь рост растянулась на земле, чуть не задавив собой пса. Карабаш метнулся во двор. Бандит показался в раскрытой калитке. Тогда Карабаш разбежался и прыгнул через плетень.
Карабаш ударился боком обо что-то твердое, подскочил — и пошел чесать по круче спиной, грудью, боками, пока не докатился до самого низу.
Вода всплеснула у него над головой, и он не слышал, как лаял наверху Бандит.
1
2 Кара-баш — по-татарски — черная голова.