А из-за моря, моря да моря синего,
А из того же раздольица великого,
Ай выбегает суденышко малешенько.
О. Э. Озаровская. «Пятиречие»
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Север улегся. — Кочегар. — Плавят землю. — Пасть вселенной. — Прощальная песенка Валентина. — Шаланда уходит на север. — Зигфрид освободит Брунгильду. — Вперед.
Утром проснулись, в каюте — светло, не качает. Покойствует широкая гладина воды: север кончился.
«Гусихин» давал свистки, делал последние приготовления к отходу.
Я пошел за кипятком, стал в очередь против кочегарки. В четырехугольном черном провале за загородкой работал молодой кочегар. Размеренным размахом рук он метал в жерло печи тяжелые длинные поленья, в глубине печи взметывался огонь — и светлые волосы кочегара вспыхивали неистовым золотом. Кочегар работал весело, в чистой белой рубахе, в золоте волос.
Накидав дров, он поднял длиннейшую кочергу из чистого серебра и спокойно стал шуровать ею в глубине огненной пасти.
* * *
Потом мы с Валентином поднялись на палубу — бросить последний взгляд на Хэ.
Там, на горе, около голой рощицы деревянных крестов вились дымки, копошились люди.
Тут начало владений полуночного льдистого океана. Последняя утлая полоска земли, а дальше — только небо да вода. Пустота между ними — разинутая пасть вселенной. Дунет из нее север — как смертью дыхнет из межпланетных пространств.
Страшное место, страшная жизнь. Коротеньким летом люди плавят землю, копают могилы, чтобы самим лечь в них зимой. И вся жизнь их — от «терпит» до «сила не берет».
Нелегкое, ох нелегкое дело — завоевать Север! Сколько уж смелых человеческих жизней сглотнула эта жадная пасть. И сколько еще сглотнет.
Валентин оперся о перила, меланхолически напевает себе под нос:
Иногда бывает
Так больно и обидно:
Плывешь, плывешь —
А берега не видно.
Одна из моторно-парусных шаланд среди черных лодок распустила паруса, затукала и плавно двинулась в море — прямо на север.
Мы помахали в ответ.
— Якимыч, — сказал Валентин, — в Ныду поехал.
«Ныда, — подумал я. — Ведь, это еще дальше на север. И все-таки там фактория Госторга. И там опять — «берега не видно».
Еще дальше на север, на Ямале, против Тазовской губы — Новый порт. И там люди живут.
Вспомнился моряк, с которым разговорились по дороге сюда. Ведь вот влечет же его чем-то эта жизнь, вернулся назад.
На самом севере Ямала будет эту зиму экспедиция Рыбтреста зимовать: командир с глазами под крылечком, юный радист, кок, Пузатых.
Дальше — необитаемый остров Белый, ледовитое Карское море — и Новая Земля.
На Новой Земле — опять самоеды, две радиостанции.
За Новой Землей снова океан, льды — и Земля Франца-Иосифа. И там уже высадился, укрепился человек: там новая советская радиостанция, самая северная в мире. Планомерно и неотступно человек все дальше проникает на север.
Мне стало вдруг весело:
— Какой же тут Конец Земли?
Или конец стремлений человека?
Мелькнули опять перед глазами знакомые лица — моряк из Нового порта, капитан Иван Иваныч, работник Госторга с ржаными волосами. Вспомнился Комитет Севера в далеком Свердловске и склоненное над синей картой острое лицо Василия Николаевича, и лица астраханцев-ловцов. Все эти лица слились в одно лицо — лицо молодого кочегара в золоте озаренных пламенем волос. И, как песня, встал жизнерадостный образ Зигфрида — теперь такой понятный и близкий образ.
И так сразу спокойно и ясно стало: нет человеку конца, одолеет новый человек Север, освободит закованную в холодные латы Брунгильду от тысячелетнего сна. Он под самым полюсом пшеницу посеет, пустит там ребят ползать, и сладкую выведет для них землянику.
Разинутая пасть вселенной — только ворота в неизведанное.
— открывать новые небесные земли.
Весело проводил я глазами на всех парусах уходящую в открытое море шаланду.
Она стала величиной с лодочку, потом с орех, потом со шляпку гвоздя — и ушла — как гвоздь вколотили — в прямую тонкую линию, разделившую воду и небо.
В рубку прошел командир.
Он открыл деревянный ящик и взглянул на хронометр. Я видел, как черная тонкая стрелка прыгнула по белому лицу циферблата — точь-в-точь как на больших вокзальных часах в Ленинграде.
— Вперед, — сказал командир.
Железный «Гусихин» вздрогнул, послушно повернулся и медленно пошел от берега.